онка в сером конверте в горке за сахарницей. Глаза от неё отводит Ванятка.
Бедно живут, едят надоевшие постные щи, да картошку варёную. Ванятка жерлицы на Волге ставит. Попадется карась или ёрш – ушицей побалуются.
Встал утром раненько Ванятка, набросил старый батькин пиджак и на Волгу побежал жерлицы проверять, что вечером поставил. Подтянул леску из конского волоса, а там сом попался! Обрадовался Ванятка, рыбину рассматривает. Большой сом, глаза умные, прямо человеческие.
– Ванятка, а Ванятка!
Оглядывается Ваня, а не видит никого.
– Экий ты глупый, сюда смотри!
Девка из воды выглядывает. Голову высунула, рукой машет. Красивая девка, глаза зелёные… Не видел её раньше Ванятка.
–А ты кто? Я тебя не видел никогда.
– Отдай мне сома, Ваня.
– Хитрая! Мамка его пожарит или уху сварит. Я у неё один кормилец остался.
– А если я тебе сахару дам?
Даже рот открыл Ванятка. Сахар пропал из лавки уже давно, да и купить его не на что, если вдруг бы сахар и появился у лавочника Ульяна Петровича.
– Нет у тебя сахара.
Девка засмеялась заливисто:
– Это верно! Отдай мне сома просто так. Это мой любимый сом! – А сама смеётся, зубы белые скалит.
Почесал маковку Ваня и сказал мрачно:
– Забирай.
Девка свистнула, сом подпрыгнул на Ваниных руках и сиганул в воду. Подплыл к красавице, ластится, как кошка.
– А ты чего из воды не выходишь?
– А вот ты уйдешь, тогда и выйду, – опять смеётся девка.
Засобирался парнишка домой, рукой махнул и пошёл в деревню.
– Погоди, Ванятка! В сенях мешок гороховой муки у вас лежит, забыла про него мамка-то. Иди, дома тебя заждались!
Ваня бежал домой и думал, что наврала девка про муку, откуда ей там быть? А было бы здорово поесть горохового киселя! Раньше, когда муку можно было купить, мамка разводила её в блюде холодной водой, потом наливала кипяток, сильно помешивая. Кисель густел на глазах, его солили, добавляли масло… и ели с хлебом.
Дома Анисья удивленно смотрела на большой куль с гороховой мукой, найденный в сенцах, и мешочек твердого, как камень, сахару, не понимая, как они тут оказались. Не лавочник ли удружил, дай ему бог здоровья?
Пили чай с сахаром вприкуску, наевшись киселя. Радостная и раскрасневшаяся мамка благодарила Ульяна Петровича, а Ванятка про девку помалкивал. А то придумает мамка невесть что, на речку не пустит. А девка – племянница дяди Прохора из Питера. Яшка-дружок сам видел, как она на тройке приехала с сундуком всякого добра.
С тех пор жерлицы у Ванятки пустыми не бывали. У других – когда как, а Ванятка был всегда с уловом.
Сердцем чувствую
Все в деревне уже знали, что Анисья получила похоронку. Почтарь застал её на улице возле колодца, куда Анисья пришла за водой. Нет бы до дома ей дотерпеть, не открывать при всех, но не смогла. Разорвала конверт, а там бумажка тонюсенькая. Так, мол, и так, погиб ваш муж Степан Ермаков геройской смертью.
Привели её в избу, повалилась Анисья на кровать в чём была. Лежала неподвижно, отвернувшись к стене, укрывшись цветастою «кобеднишной» шалью. Бабы расселись на лавках, говорили шёпотом, будто при покойнике. Пытались утешать.
– Писаря там знаешь какие? Налакаются казённой водки и пишут невесть что, все фамильи путают. Не хорони своего Степана раньше времени, придёт живёхонек. Слышь, кузнец из Петровки два года пропадал, а недавно вернулся.
– Да-да, я тоже слыхала…
Анисья молчала, от неё отстали.
Сын Ванятка забрался на печь, смотрел сквозь слёзы на мигающий огонёк лампадки перед иконой. Лежал и уснул незаметно.
Не повернула головы Анисья, когда шорох и стук в избе услышала. Что-то постукало возле порога, потом приблизилось к кровати.
– Аниса…
Анисья подскочила с колотящимся сердцем. Это голос она узнает из тысячи!
– Стёпа!
Перед ней, опираясь на палку, стоял муж. Худой, почерневший и обросший, но это был он.
– Живой! – Анисья бросилась к нему, обняла. – Похоронку прислали, а ты живой, слава богу! Мне и бабы говорили: писаря все фамильи путают.
– Живой пока. Но… не жилец я. Доктор сказал, что заражение началось.
Анисья только теперь
