одного лица, советского руководителя, во время труда. Реставрация грозит нам сегодня в виде стихии мелкобуржуазной распущенности и анархизма… мелких, но зато многочисленных наступлений и нашествий этой стихии против пролетарской дисциплинированности. Мы эту стихию… должны победить, и мы ее победим”[284].
Таким образом, бывший апологет прямой представительной демократии стал пламенным поборником “железной дисциплины” и “применения диктаторской власти отдельных лиц”. Неудивительно, что он поддержал требование Троцкого о “милитаризации труда”[285]. Тот факт, что это требование было почти единогласно отвергнуто, доказывает только то, что ленинская эволюция в этом направлении была слишком стремительна, чтобы стать с ходу приемлемой, и что некоторые элементы демократии еще не были уничтожены в большевистской партии.
Идея прямой народной демократии в осуществлении правосудия разделила ту же судьбу. За захватом власти Лениным последовал декрет от 7 декабря 1917 г., который отменил “все существующие судебные учреждения” и учредил народные суды с выборными судьями. Эти новые суды должны были действовать в соответствии с требованиями “революционного сознания”, или “классового сознания трудящихся”, что означало, среди всего прочего, учет классового происхождения преступника и классового характера преступления (“было ли оно совершено с целью реставрировать власть класса-угнетателя или нет”)[286]. Однако очень скоро оказалось, что социалистический характер наскоро устроенных судов не мог быть гарантирован, что их приговоры весьма отличались от того, что ожидало от них партийное руководство. Очень часто народные судьи были слишком снисходительны; в других случаях они были варварски жестоки, но в то же самое время весьма далеки от социалистической системы ценностей. (Так, например, в сельских местностях “смертный приговор выносился в случаях простого воровства и иногда приводился в исполнение на месте”[287].) Поэтому их последующее развитие было легкопредсказуемо: “народные суды” уступили репрессивной централизованной системе судопроизводства; всецело политизированная система подчинилась приказам партийного руководства[288]. Однако была и общая платформа, объединявшая теоретиков этой системы и теоретиков децентрализованного “народного суда”: все они настойчиво отвергали независимость судопроизводства и подчеркивали, что классическое буржуазное понятие права, не говоря уже о верховенстве закона, неприменимо к советским условиям.
Таким образом, различие между Плехановым и Лениным в их отношении к государству и праву можно определить как различие между взглядом на закон как на инструмент классовой диктатуры (диктатуры в смысле социального доминирования) и взглядом, утверждающим, что диктатура класса может и должна быть не ограничена законом; между взглядом на государство как на аппарат подавления и взглядом, утверждающим, что необходимость установления пролетарской
Там же. С. 196, 202.
См.:
См.:
Ibid.
Е. Пашуканис, главный советский теоретик права того времени, заметил: “Революционная законность для нас на 99 % политическая задача”. См.:
