речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.
М.Ю. Лермонтов
Спавшая к вечеру июльская жара вывела на прогулки вдоль пляжей Палм-Бич сотни людей, наслаждающихся свежим муссоном с Атлантики. Дневная жара сменилась приятной прохладой розового вечера Флориды. Лавандовое небо было чистым от облаков, а закатывающееся солнце малиновым боком касалось океана.
Элитный поселок на берегу океана состоял из аккуратных комфортабельных коттеджей, жизнь домочадцев которых была сокрыта за высокими каменными заборами или коваными воротами.
К одним из таких молочно-белых ворот двухэтажного особняка подъехала черная Infiniti и из нее вышел худощавый двухметровый шатен. Он провел рукой по густым, идеально уложенным волосам и поставил автомобиль на сигнализацию.
–Элеонора?! – Окликнул мужчина свою молодую жену, войдя в просторную прихожую, посреди которой расположилась винтовая мраморная лестница без перил.
Мужчина обошел лестницу и вошел в кухню, думая, что жена готовит ему ужин и, по обыкновению, вставила в уши наушники, включив музыку на полную громкость. Он улыбался, уже предвкушая, как увидит ее, танцующую под Стинга. Но его предположения оказались ошибочны.
Молодой человек прошел из кухни в столовую, затем в гостиную, но нигде ее не было. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, молодой супруг пытался вспомнить, не говорила ли ему жена о своих планах на сегодня, думая, что она ушла прогуляться или заглянула к подруге.
Войдя в спальню, он бросил на кровать галстук и принялся расстегивать рубашку, когда услышал тихие шаркающие шаги в коридоре.
–Элеонора? – Неуверенно произнес он.
Мужчина подошел в двери и только открыл ее, когда получил размашистый удар по голове чем-то тяжелым. Обстановка дома поплыла перед глазами, сливаясь в одно серо-коричневое пятно и молодой человек погрузился в забытье.
***
Кетрин пришла в офис за пятнадцать минут до официального начала рабочего дня и сразу же включила кофеварку. Черный кофе со сливками, но без сахара спас бы ее сейчас от навевающей сон духоты здания Гувера.
Она успела распечатать отчет для Теренса, который доделала еще вчера (в отличие от меня еще не потрудившегося даже начать его) и уже выпила две чашки кофе, пролистала некоторые документы, пошарилась в базе данных, ища совпадения по ориентировке на преступника, разосланной все агентам Бюро (хотя делала это просто от скуки, понимая, что все базы и так уже проверены) и уже трижды позвонила мне, но я не мог, хотя и до безумия хотел услышать ее раздраженный голос по телефону и ее обычное: «Где тебя черти носят, Марлини!»
О, Господи, я, наверное, сейчас улыбался как идиот, идя по коридору от кабинета Теренса, но ничего не мог с собой поделать, лишь представляя разгневанное лицо моей напарницы. Сексуально-разгневанное, я бы сказал.
Я зашел в кабинет, когда Кетрин решила выпить еще одну чашку кофе и уже после этого обрушить всю ярость «Урагана Робинсон» на поиски вечно опаздывающего меня.
–Марлини! Какого черта? Где ты опять пропадал?! – Она протянула эту чашку мне, предварительно бросив туда два кусочка сахара, вместо сливок.
–Все преступленья вольности моей,
Ты положи с моей любовью рядом.
Представь на строгий суд твоих очей,
Но не казни меня смертельным взглядом1.
Я достал из-за спины розу темного ликерного оттенка и протянул ей, повинно опустив голову.
–Питер?
Она была удивлена, да что там! Ошарашена! Еще бы. Я продолжал улыбаться как кретин и как ни в чем не бывало рухнул в свое кресло.
–Ну и? – Взыскательно посмотрела она на меня.
Роза в ее руке дрожала, как дрожала и сама Кетрин. Господь Всемогущий! Как она была красива с этим цветком или без него. Ее глаза прожигали дыру в моем сердце, а ноги (думаете, почему я так быстро упал в кресло?) становились похожи на желе. Я знал, что это означало, но проговорить даже самому себе еще не решался. Точнее, особенно самому себе.
Я одним глотком выпил остывший кофе, поморщившись от нерастаявшего сахара на дне, и положил рядом с собой желтую папку, видимо, с новым делом.
Она сделала вид, что ее это совершенно не интересует. Подошла к полке, где стоял бережно охраняемый ею же горшок с цветком и достала высокую узкую вазу из толстого хрусталя. Поставив туда розу, она снова
Сонет 117 Уильями Шекспира в переводе С. Маршака.
