«Уйду я отсюда. Как тут жить?» Голуби говорят: «И мы с тобой. Не прилетим больше». Они и решили так – баба-то уснула, а кот ворота отпер да ушёл. А в ворота-то ночью воры залезли. Всё и унесли.
– А Васька куда ушёл?
– К одному хорошему мужику. Пошли, Васенька, молочка налью…
После обеда довольный дед усаживается на завалинку и неторопливо кидает пшено налетевшим голубям.
3. Корова
Коров было много, но сохранилась всего одна. Вот она:
Были ещё лошади, но по честности, на рисунках они отличались только отсутствием вымени.
Коров и лошадей дед очень уважал. В его сказках они всегда кого-нибудь спасали. Нет, там и близко не было ничего про Крошечку-Хаврошечку и её корову с непонятным четвёртым измерением в ухе. Ничего похожего. Корова выступала как самостоятельная боевая единица. Она появлялась в опасный момент и поднимала врага на рога.
– Тут каак выскочит корова! А корова-то была здоровая как слон, такая только одна в деревне и была. Её на выставку даже возили. Да каак пошла! Одного – налево, другого – направо… только клочки летят. Орут «Караул! Спасите!» Куда там!
Враг (вор, бандит, фашист) оставался жив, но в панике улепётывал, поддерживая порванные штаны. А все очевидцы произошедшего радовались спасению, хвалили корову и угощали её тем, что коровы обычно не едят – пирогами, пельменями, а иногда и водкой.
– Вот я маленький был, коров пас. Придут к речке, а жарко. Они давай плавать. Плывут и ногами вот так дрыгают, а голова торчит. Плывут-плывут, а потом вот так мордой ныряют – «прррр!»
– Ещё раз покажи!
– Пррр!
– Ещё!
– ПРРРРРР!
За ужином я представляю, что я – корова, и делаю знатное «пррр» в чашку с молоком. Бабушка ворчит и стаскивает с меня угвазданное платье.
4. Любовь и голуби
Кто-то занимается йогой, кто-то клеит модельки, кто-то вышивает крестиком. Людям свойственно искать занятие, приносящее покой и умиротворение. У дедушки тоже было такое занятие.
Он обожал кормить голубей.
Голуби были жирные и зоркие. Когда дед усаживался на завалинке, голубь-разведчик засекал его издалека и прилетал убедиться – насколько всё серьёзно и нет ли рядом бабушки. Потом он посылал вдаль неслышные человеку позывные сигналы и толстопузая команда слеталась со всей округи.
Голуби ели всё. Даже накрошенные котлеты. Даже заплесневелый хлеб. Не знаю, страдали ли они потом животами, но любую предложенную дедом еду они уминали так, будто не ели три дня.
Голуби клевали. Их жирненькие бочки перламутрово переливались. В эти минуты они искренне любили и уважали деда. Дед наслаждался. Он купался в их любви.
Только один раз, один единственный раз, эту идиллию нарушила самая настоящая трагедия. Дед пошёл за хлебом и тайно от бабушки купил аж три кило гороха. Горох мы с дедом припрятали в сенях и, когда бабушка отправилась
