к которой стремились фритредеры, было мирное сотрудничество народов, а не просто экономическая эффективность.
В одной из речей, произнесенных в Манчестере накануне отмены хлебных законов, Кобден так обрисовал свое видение будущего:
Я верю, что материальная выгода будет самым малым из того, что даст человечеству победа этого принципа. Я смотрю дальше; в принципе свободы торговли я вижу силу, которая в нравственном мире будет действовать так же, как закон всемирного тяготения во Вселенной, – сближая людей, устраняя вражду, вызываемую различием рас, религий и языков, соединяя нас узами вечного мира. Я заглянул еще дальше. Я размышлял, возможно даже мечтал, о далеком будущем – да, о том, что будет через тысячу лет. Я думал о том, к каким последствиям может привести торжество этого принципа. Я верю, что он изменит облик мира: возникнет система правления, совершенно отличная от той, которая господствует сегодня. Я верю, что желания и мотивы создавать огромные могущественные империи, гигантские армии и огромные флоты – все то, что используется для разрушения жизни и уничтожения плодов труда, – все это отомрет; я верю, что все это перестанет быть необходимым и не будет использоваться, когда человечество станет единой семьей и люди будут свободно обмениваться со своими собратьями плодами своего труда{100}.
Кобдена и других викторианцев, боровшихся за свободу торговли, часто обвиняют в наивной вере в целительные свойства торговли. И в самом деле, некоторые в этом лагере пали жертвой поспешного предположения, что в новой глобальной экономике большие войны будут невозможны. Но сам Кобден, как видно из вышеприведенной цитаты, не питал иллюзий относительно трудностей борьбы с силами разрушения. Он понимал, что это грандиозный многовековой проект.
При всей их реалистичности, взгляды сторонников Кобдена были явно оптимистичны. Впереди ждали пугающие испытания, но переделка мира уже началась. Бесплодность международных конфликтов медленно, но верно уступала дорогу взаимозависимости, миру и процветанию, а торговля служила паровым двигателем этих благотворных перемен.
Радостный космополитизм фритредеров слишком быстро уступил место совершенно иному представлению о международных отношениях. По мере того как промышленная контрреволюция обретала силу, видение мира между народами стало терять позиции и его место заняла новая перспектива, мрачная и угрожающая, – соперничающие страны, соперничающие расы, увязшие в принципиальном и неразрешимом конфликте, поглощенные беспощадной и безжалостной борьбой за господство. Отнюдь не случайно этот радикальный и разрушительный сдвиг господствующих взглядов на международные отношения совпадает с распространением восторженного отношения к централизации контроля и управления; напротив, движение в этих двух направлениях было взаимосвязанным и взаимоусиливающимся{101}.
Следует, конечно, помнить, что термин «промышленная
Речь была произнесена в Манчестере 15 января 1846 г.
Убедительное свидетельство взаимосвязи между коллективизмом и протекционизмом и между протекционизмом и войной см. в: Lionel Robbins,
