с заучивания наизусть религиозных текстов, чтение этих же самых текстов рассматривалось как следующий этап; иными словами, ученики «читали» то, что уже знали наизусть. Небольшая часть детей постепенно понимала смысл процесса и училась читать сама, для остальных же любой незнакомый текст представлял непреодолимую трудность[13].
Совсем другой уровень чтения – умение читать «про себя», понимая и, главное, осмысливая прочитанное, а также свободно читать незнакомые тексты. Это уже уровень старших классов латинской школы, а то и университета, до него поднимались лишь немногие.
Читать учились по Библии и преимущественно для того, чтобы читать Библию. Весьма сложные тексты Священного Писания с обилием специальных терминов, имен и топонимов непонятны обывателю, тем более ребенку. Прихожанам полезно знать отдельные важные отрывки и эпизоды, их лучше даже заучить наизусть, и при случае уметь прочитать. «Целью образования была интеграция ребенка в христианскую общность, усвоение им основных ритуалов и правил, вопрос понимания в данном случае не стоял»[14], – пишет Бартницки. Церковь скептически относилась к идее, что простые люди могут самостоятельно понять Библию, поэтому чтение предполагалось под руководством священника, а школьное образование еще долго была основано на заучивании наизусть. Даже протестанты, первоначально с энтузиазмом рассуждавшие о Priestertum aller Gläubigen[15], не избежали этого.
В Средневековье и в начале Нового времени люди не видели никакой обязательной связи между чтением и письмом. Конечно, было очевидно, что книги кто-то пишет. Под словом «пишет» следует понимать не «сочиняет», а «записывает». Потому что это воспринималось как два принципиально разных занятия. И если чтение считалось «искусством», которым владеет образованный человек, то письмо – технической специальностью, ремеслом[16]. Почти никто из средневековых литераторов, как писателей, так и поэтов, писать не умел – диктовали текст профессиональному писцу. Часто они даже и читать не умели. Если автору приходилось работать с книгами при сочинении текста, их зачитывал специальный чтец[17]. Впрочем, обычно функции письма и чтения выполнял один клерк – этакая живая машина, универсальный компьютер. Если подумать, многие литераторы XIX и XX века тоже ведь сами ничего не записывали – диктовали машинистке: Толстой, Достоевский, Марк Твен, Генри Джеймс. А для прослушивания необходимого контента, скажем, интервью, позже появились диктофон и магнитофон. Сегодня все эти функции сосредоточены в компьютере. Современные авторы умеют пользоваться компьютером, тогдашние умели пользоваться клерком.
Зачем человеку что-то писать, если того не требует его профессия? Разве крестьянину, ремесленнику или даже рыцарю так уж необходима способность формулировать собственные мысли на бумаге? На очень недешевой, кстати, бумаге. Или еще более дорогом пергаменте. Это ведь действительно во многом вопрос денег: обучение письму и его регулярная
Bartnitzky (2016).
Bartnitzky (2016).
Wendehorst (1986), 24.
Wendehorst (1986), 25.
