у себя в голове. Но мы должны пойти. Ради бабушки Минни.
МИННИ. У нас одно имя. Я была ее любимицей. Она водила меня в кино и театр, давала книги, учила, как выращивать овощи и как готовить, рассказывала, что растет в лесу, объясняла, как быть сильной и уметь постоять за себя, как оставаться сама собой, несмотря ни на что. И теперь я могу вообразить, что угодно, и оно станет реальным. Потому что я сильная, и у меня есть власть.
КЕЙТЛИН. Я знаю, знаю. Просто оденься, чтобы мы могли наконец-то выйти из дома.
МИННИ. Я могу это доказать. Я могу доказать, что все это нереально. Я собираюсь закрыть глаза, щелкнуть пальцами и заставит все это исчезнуть. Вы готовы? Поехали. Раз. Два. Три.
(МИННИ щелкает пальцами и закрывает глаза. Затемнение).
2
Монолог Минни, которая и ранее казалось не в себе, а тут происшествие с сороконожкой, увы, отправляет ее в дурдом.
СОРОКОНОЖКИ
Один персонаж, МИННИ, женщина лет двадцати пяти, которая обращается зрителям с пустой, если не считать одного деревянного стула, сцены.
(МИННИ, женщина лет двадцати пяти, обращается к нам с пустой, если не считать одного деревянного стула, сцены).
МИННИ. Раньше, вставая глубокой ночью, чтобы пойти в туалет, я не зажигала свет. Подходила к стенному шкафу, шла вдоль него до угла, протягивала руку, открывала дверь, пересекала коридор, на ощупь находила дверь в ванную, и включала свет там. Так мне удавалось не потревожить моего мужа, Мака, который раздражался, если я будила его.
Мне всегда нравилась глубокая ночь, эта часть суток воспринималась мною, как что-то особенное. На часы я старалась не смотреть, чтобы не испортить ощущение, будто в темном доме время для меня остановилось. Именно в этот час Дагвуд Бамстид тайком прокрадывался на кухню и готовил себе свой знаменитый сэндвич, тогда как Дейзи и щенки сидели вокруг и наблюдали, в надежде, что и им что-то перепадет. Толстые, многослойные сэндвичи по ночам – это не мое, но я босиком шлепала на кухню и открывала холодильник. В падающем из него свете, разгоняющем темноту, я чувствовала себя в безопасности. Т о же чувство вызывали у меня картинки в моей «Библии для детей», на которых Божий свет падал на землю, пробивая облака. Какое-то время, совсем маленькой, я даже думала, что Бог живет в нашем холодильнике. Иногда я согревала себе стакан молока и выпивала его, чтобы потом пробраться в постель и улечься рядом с Маком, чувствуя себя согретой как снаружи, так и внутри, и какое-то время наблюдать, как он спит. Но произошло событие, которое все изменило.
Однажды я вошла в ванную в темноте, как и всегда, зажгла свет, и на полу, посреди ванной, расположилась самая отвратительная тварь, какую я когда-либо видела в своей жизни: самая большая, самая уродливая, самая мерзкая сороконожка этого мира. Она замерла, когда вспыхнул свет. Я подумала, что она смотрит на меня, но не могла точно сказать, где у нее зад, а где – перед, из-за этих мерзких усиков с обоих концов. Я едва не позвала Макса, но сдержалась: не желаю быть одной из этих мультяшных женщин, которым требуется мужчина, чтобы
