но его не поддержали, так как обстановка была довольно нервозная.
– Так вот, – Корнут Моздыль заложил руки за спину и прошелся от стены до трибуны, – со всеми кикиморами (ведь они нам, домовым, не такие уж и чужие, часто бок о́ бок живем) были проведены предварительные беседы на предмет, готовы ли они поменять свое отношение к людям. Если «да», то милости просим к нашему, так сказать, шалашу. Конечно, не в роли полноправных домовых, а помощницами. И в первую очередь туда, где ощущается наибольшая нехватка рабочих рук – в многоквартирные дома. Ну, а если кто не готов меняться – тоже ваше право, отнесемся, так сказать, с пониманием. Можете пройти курсы переподготовки, а дальше уж куда пошлют – в русалки, в болотницы или куда там ещё. Сегодня здесь присутствуют, естественно, только те кикиморы, которые согласились изменить свое отношение к людям. В конце собрания мы раздадим списки, кто к какому дому прикрепляется. Соответственно, к тем домовым особая просьба поддержать наших новых коллег в новом для них деле. Вполне возможно, по первости их будет тянуть сделать какую-нибудь гадость, но надо им вовремя указать на это, поправить, так сказать, ну и прочее…
Домовые зашептались, оглядываясь на стоящих в дальнем углу кикимор – теперь стало понятно «чего они припёрлись сюда». Кто-то пытался отгадать, кому какая помощница достанется, начались сальные шуточки, тем более, что большинство домовых были не семейные, и вопрос близкого сотрудничества с противоположным полом вызывал у них неприкрытый интерес.
– Слышь, – Хамун Загайщик пихнул своим здоровенным локтем под бок Фитуна, смотря при этом в дальний угол, – ты какую бы хотел в помощницы? Мне вон та глянется – возле стенки стоит в черной курточке с адидасовскими полосочками. Видишь?
Кикиморы от такого пристального внимания смутились ещё больше и вообще забились в самую темень так, что их и разглядеть-то стало невозможно.
Фитун отодвинулся от Хамуна и, сложив руки на груди и уставившись на свои сандалии, одетые на босу ногу, сделал вид, что не расслышал его слов. Плевать ему было на этих кикимор с высокой колокольни. Он вспоминал первые пятьдесят лет своей бытности домовым.
Надо сказать, что по меркам не́жити Фитун был довольно молод – ему было всего-то сто восемьдесят годков, сто из которых он пребывал в должности домового. С горем пополам, но он дослужился до второй категории, хотя все из его выпуска получили её ещё лет пятьдесят назад.
Так вот, первые пятьдесят лет Фитун печали не знал, служа домовым в небольшом деревянном доме, где сперва жили старики, а когда свезли их на городское кладбище, то стал жить их сын со своей семьей: он сам, его жена, а потом с годами добавилась и пара ребятишек. Дом этот как раз стоял на одной из уже упомянутых Заречных улиц N-ска, а именно – на Третьей. Тогда Октябрьского проспекта и в помине ещё не было, а из всего транспорта в городе в те годы были лишь телеги летом, да сани зимой.
Конюшня – мечта любого нормального домового, была
