единственные лычки, вернув бывшему ефрейтору Аристову служебную чистоту и девственную должностную «невинность». «За проявленную дисциплинарную и политическую (!) халатность в отношении священного воинского долга» – так было сказано в рапорте,
«На свободу с чистой совестью!» – троекратно прокричал Венедикт, выходя с чемоданчиком за порог части. И не будем осуждать нашего героя за проявленную публичную непатриотичность, ведь автор умолчал о многих испытаниях, через которые пришлось пройти Вене с тайными слезами на глазах.
Пора бы понять: мы неодинаковы! Это значит, что одни и те же обстоятельства, как атмосферные столбы, давят на нас по-разному. Кому-то они как зонтик в непогоду, а кому – град с куриное яйцо.
Часть 5. Мама Галя
Венедикт поцеловал входящую мать, взял у неё из рук сумки и проводил в прихожую.
– Ма, а помнишь, как ты всякий раз, застав меня дома, задавала один и тот же вопрос: «Сын, ты опять пропустил институт?»
Венедикт рассмеялся. Воспоминания прошедших лет заставили улыбнуться и мать.
– Кто же знал, что из тебя получится серьёзный человек? – мама присела на край дивана. – Можно я попозже приготовлю ужин? Поговори со мной, сынок.
Она расправила усталые плечи и приготовилась слушать.
– Мама, помнишь, ты однажды – это было давным-давно! – вот так же вошла в дом и увидела меня взъерошенного и ничего не понимающего?
– Помню, сын. Я тогда ещё подумала, что у тебя случились ужасные неприятности, ты был совершенно не в себе.
– Это так. Но я не сказал тогда, что твой приход прервал мою беседу знаешь с кем? С моим собственным Альтер эго.
– Не понимаю.
– Ну, это вроде внутреннего голоса, вернее, того, кем я хотел бы быть.
– И…
– Он сказал, что мы с ним смотрим в одном направлении, но с противоположных точек зрения.
– Как это?
– Очень просто. Мы оба смотрим вверх. Но он уже прошёл то, что мне предстоит пройти, и знает то, что мне предстоит узнать. И оттого мы обо всём судим по-разному.
– Сын, ты говоришь загадками.
– Мама, сколько раз я изменял прекрасному и возвышенному ради, как мне казалось, ещё более прекрасного и возвышенного! Что за лукавый путал мои мысли и заставлял начинать, как школьника, всякий раз сначала? Ты помнишь, как я тяжело болел от всего этого, едва не потерял веру в самого себя.
– И тогда ты вернулся на круги своя, к тому, с чего вообще началась твоя жизнь, – с художества?
– Да, мама, да! Это было равносильно прозрению слепца. Наверное, лукавый опять вертелся у ног и что-то нашёптывал со стороны, но я его уже не слышал. Древняя каноническая живопись извлекла меня из прежнего мироощущения, будто лодку отвязала от берега и отправила в море божественной
