укреплённого на дверке, прочертили трещины, разделив его на три неравные части.
– Ой, матушки мои! – перекрестилась, осторожно смахнула пыль. – К чему бы? Зеркало треснуло. Ох, не к добру. Не заметила когда? Последний раз пыль протирала, целёхонько было.
Присела на край дивана. Под руку попалась игрушка, подаренная Анной Соловьёвой Танюшке. Невольно пришёл на память день, когда ездили крестить внучку. В церковь отправились тайно, хотя какая тайна, если крёстной матерью пригласили ту же Анну? А всех соседей Петровна вечером пригласила на ужин. Однако и соседи, и Петро сделали вид, что знать не знают, в честь чего Петровна отменные пироги напекла.
А вечером того дня, убрав со стола и выключив свет, сидели на кухне: она, Елена и Анна.
– Завидую я тебе, Елена, – вздохнула Анна. – Уж очень маленького хочется. Как бы я его любила и берегла, как бы берегла…
– Ой, какие твои годы? Успеешь ещё, – улыбнулась Елена. Анна молча теребила подол.
– Да уж больно Иван пьёт. Может, оттого и бог дитё не посылает? – Анастасия выглянула в окно. Темень, фонари зажглись.
– Я думаю, может, Иван и пить бы бросил, если бы я родила.
– Ну да, жди… как бы не так. Если мужик пьющий, то дети не помощники и не помеха. Вон Пятков из соседнего подъезда, детей мал мала меньше, а вчера смотрю, за кустиками во дворе, – Елена кивнула в сторону окна, – сидят «охотнички», портвейн на троих разливают.
– А Николай Давыдов, сосед, на виду каждый день. Даже на праздники ни-ни. А уж ему ли не тяжко? И нога искалечена, и со здоровьем не особо, хотя по виду не скажешь. Вроде сильный, крупный мужик, а здоровье где-то оставил. И молчат оба, Мария не особо разговорчива, а уж Николай только когда по-соседски что нужно, это всегда пожалуйста. Правда, тут слыхала… – Анастасия Петровна осеклась, вдруг усиленно начав вытирать и без того чистый стол.
– Участковая врачиха со мной поделилась, что Николай Давыдов в немецком лагере… здоровье оставил.
Неловкое молчание повисло на кухне.
Анна ещё немного помолчала и так же негромко продолжила:
– Видела я лагеря также во время войны. На ночь глядя лучше не вспоминать. Если там побывал Николай, про здоровье говорить не приходится. Жив остался, уже счастье. Евреев немцы поголовно уничтожали. А что Давыдовы евреи, так то невооружённым глазом видно.
– Опять же, Зинаида и Михаил копия своих родителей: черноволосые, кудрявые, черноглазые, а младшенький Юрка – белокурый, голубоглазый. В кого? – как бы между прочим поинтересовалась Петровна.
– Мама, если бы не Юркины голубые глаза да русые волосы, разве бы тебе пришло в голову такие вопросы задавать? Сколько сирот война оставила? Может, благодаря Давыдовым на одного меньше стало. Хотя кто знает?
– Ну и ладно. И не надо знать нам. К чему, зачем? Живём по-соседски мирно, дружно, и слава богу. Пьёт твой Иван, что за уши льёт. Зато когда трезвый – куда с добром мужик! Да и где ты другого по нынешним
