ядок, ярко-зеленого цвета, в количестве восьми штук, вытянутых до красно-желтой дали …
Небо – вывернутый наизнанку лед, устало нависло над головой. Горизонт, где-то вдали, слился с ним в непорочном зачатии, синей психоделической полосой… Обезвоженное солнце, катилось по горизонту как «лиственный» мяч для гольфа, прямо по хрустальному краю, маслянистой точкой оранжевого пламени, уходя на покой… Теплый осенний ветер, последним вечером октября, лезвием ушедшего дня, ласкал мои мягкие губы, отцовским поцелуем Криса Бенуа – крещенного 24-го числа в июне, моим новым ангелом-хранителем …
Я устало сижу на постной земле забытого Аллахом места, в бесполезной попытке удержать свой каштановой разум в языческой молитве ведийской медитации:
– Ом, намах пасха. Ом, намах шивайя …
Посредством постижения музыкально-числовой структуры космоса очищая свою душу …
Мои загорелые – в уголь руки, лежат на коленях, ладонями кверху, они раскрыты, распустившимися бутонами пакистанских роз… глаза закрыты; спина выпрямлена; голова чуть опущена, ноги скрещены… большие и указательные пальцы соединены ведическими нейронами в своем праве на духовное очищение… Мой синтетический разум застыл героиновой молитвой Иоанна Павла II у запертых ворот города Хара-Хото. Пять месяцев кряду. Путешествуя в механическом теле григорианского трамвая «Питер Витт», кроваво-красного цвета, ползущего по железнодорожному полотну до Дели, механической черепахой; флэшбэком черно-белого трип-репорта от выкуренного утром псилоцина, внутри моей кукурузной головы …
Со всех сторон меня обдувает таинственный дым тлеющих, пронизанных прутьями дубовых веток (разбросанных, там, на равнинах) – «магических грибов», воткнутых в сухую землю, в количестве четырех штук …
Я носил длинные дреды, такие, какие носят непальские садху, ходил босиком, и курил высушенную в тыквенной фляге пленку со шляпы красного мухомора, завернутую в эстетику курительной трубки из кукурузного початка (я нашел ее, среди прочего хлама, на могиле Тома Крина, там, на бельгийском кладбище, и по легенде, она была проклята, об этом мне поведала венгерская цыганка, за пинтой темного стаута в местном пабе «Южный полюс»), безукоризненно точно, начиная каждый свой новый день, подобно Хемингуэю, с бокала холодного шампанского и, чтения утренних некрологов, опубликованных на последней странице в норвежской газете «Автен пост» (чуть выше цитат Сократа), выполненных в лучших традициях уличных эпитафий:
УШЕЛ С ПОСТА TRUEБАДУР
РЕВОЛЮЦИИ
МЫ ОСУЖДАЕМ ЕГО ЗА ДЕЗЕРТИРСТВО ИЗ ЖИЗНИ,
НО ТВОРЧЕСТВО ЕГО ЦЕНИМ И ЛЮБИМ
1956 г. И.К. КЁРТИС 1980 г.
С начала празднования ирландцами Ночи Костров, по конец октября, я безвылазно нахожусь здесь – на окраине Корка. В самом сердце психотропного огуречного поля, миндалевидным узором бута, взошедшим рядом с бесформенным пятиэтажным домом – минималистичной деталью от «лего», сформированным в округ заброшенной морской бухты… Его пустые глазницы разбитых окон, заклеенных через одно, разноцветными целлофановыми пакетами, с видом: на спящие вулканы; огуречное поле; речное водохранилище; большое кладбище автомобилей и, бельгийское кладбище… наблюдали за мной, откуда-то издалека, полным печали взглядом Бетти Бросмер… Он, вырос на этой плодородной земле, засеянной, как правило, желто-зелеными сорняками горькой полыни – жилым помещением, на выцветшем фасаде которого, красовался абстрактный граффити-портрет звездно-полосатого Хрущева, с первого по пятый этаж, выполненный в лучших традициях Уорхола, в красно-синих тонах …
Я курил галлюцинацию грибов, и уже довольно долго искал просветления в семенах лимона – рассматривая оранжевые косточки вывернутого наизнанку цитрусового плода, запечатанных внутри галогеновой лампы в хрупких руках Анны Болейн, английской маркизы Пембрук в собственном праве, воскресающих в моем мультипликационном сознании: телесериалом «Мэтлок» и малобюджетными коммерческими кинокартинами класса «Б» с Борисом Карлоффом в главной роли, который, орал во всю свою кортизоновую глотку, засвеченный на магнитной ленте бульварной фетвой; рассекреченным интервью главному редактору «Россия сегодня» Боширова энд Петрова: «Жизнь в социуме – это твой максимум; но, где бы ты не был: в джунглях или в лесу, грибы и растения не будут для тебя лишними, ибо ты сам – гриб, ты сам – растение; но, проходящего вида. Ты не обретешь волшебство Вечности, пока не соединишься с планетой, которая тебя стряхнет как блоху, если ты будешь выебываться!!! – Рефлектируя минимализмом дихотомии, под сенью садов, на вершине Голубой горы, охваченной огнем, бросая игральные кубики из человеческой кости в раскрытую глотку зефирного Ра, – с этими пожарами справиться только дождь, Гийом» …
Мне тридцать три, и сейчас – я счастлив …
Обычно моя голова, словно холодильник в кафе Джо Метани, замусорена какой-то гнетущей безысходностью
