высших сил, – уж не знаю кто постарался – еще не открытые законы природы, боги… Но нужно барахтаться, утонуть я всегда успею. На родину меня пока не тянет. Я внимательно прислушался к себе – нет, ностальгии по княжеству Московскому во главе с Иваном Грозным я не испытываю. Что он там – медведями любил травить соотечественников? Опричнина, все дела… Спасибо, не надо.
Тоска по родителям есть, и сильная. Поди, убиваются по мне, погибшему во время землетрясения. Девушка моя Наташа тоже, небось, плачет сейчас. Но что я могу изменить? Ничего. Значит, что? Надо попытаться устроится тут, в Японии. Благо какой-то задел уже есть. Я даже не про «родственников» – это вполне может стать пассивом, если меня раскусят. Я про то, что тело досталось мне не пустое. Кажется, присутствует мышечная память. Иначе как объяснить мои экзерсисы с мечом, которого в прошлой жизни я ни разу не касался? Теперь мне главное – не напортачить. Продолжаю косить под амнезию.
С этими мыслями я оделся, засунул мечи за пояс и вышел из комнаты. Кивнул на поклоны охранников, обул традиционные плетеные сандалии таби и стал спускаться вниз. Четыре пролета – и вот я уже внизу. Что у нас тут? Справа кладовые, слева какая-то комната вроде туалета. Захожу. Точно, ватерклозет. Деревянный настил с дыркой. Рядом лежит горка сухого моха. Я быстро соображаю, для чего. Оправляюсь и выхожу из донжона крепости во двор. Тут все заняты делом – конюхи обихаживают лошадей, слышатся звонкие удары из дымящейся кузницы, на песочной площадке упражняются самураи с деревянными мечами, по стенам ходят лучники… Мое появление не остается незамеченным. Все прекращают работу, упражнения и низко кланяются. Кланяюсь в ответ. Ко мне спешат генерал и жена. Жена сегодня одета в синее кимоно с серебряной вышивкой. Сложной прически уже нет – волосы просто забраны наверх. В руках белый бамбуковый зонтик.
– Доброе утро, Ёшихиро-сама, – улыбается мне Тотоми, – вы хорошо выглядите.
– Вы, Тотоми-сан, выглядите еще лучше. Сама свежесть и красота. – От моего комплимента девушка зарделась.
– Как ваше самочувствие, господин? – Хиро-сан, напротив, был хмур и явно чем-то озабочен.
– Спасибо, хоро… – Разговор прерывается криком. Я оборачиваюсь и вижу, что к нашей группе бежит растерзанный самурай. Вокруг меня тут же собирается кольцо охраны, но бегущий человек и не думает нападать. Он падает в ноги и начинает униженно кланяться. Я разглядываю самурая, и мое недоумение растет. Все японцы, которых я тут видел до сих пор, включая слуг, – чистюли. Опрятно одетые, вымытые, бороды подстрижены… Этот же рыжеволосый парень – прямая противоположность. Серое кимоно испачкано и разорвано на груди, голова грязная, лоб не выбрит, косичка завязана небрежно, по щекам текут слезы. Самураи тоже плачут?! Вот уж не думал.
– Пошел прочь, деревня, – толкает ногой генерал распростертого самурая.
– Постойте, – останавливаю я порыв охраны убрать парня с глаз долой. – Чего он хочет?
– Сэппуку[14]
Японское ритуальное самоубийство.
