роли вредителя, так как быстро и в больших количествах размножаются.
Каждый вечер я обхожу комнаты и обметаю паутину. Не имею ничего против пауков, но паутина неприятна. К тому же в ней запутываются высохшие тушки ночных бабочек. Когда я тыкаю веником в паутину, вращая его, словно ключ в замке, то отворачиваю лицо или смотрю за окно. С листьев стекает свет далекого фонаря, и где-то далеко в море надрывается ревун.
В последнее время паутины все меньше и меньше.
Скоро ее не станет совсем.
Растворимый кофе кислый и воняет жженой пробкой, но я выпиваю чашку до дна. Это как лекарство – неприятно, но необходимо.
Надо купить в зернах. Но я сегодня так и не смог заставить себя выйти из дому.
Мне хочется соорудить бутерброд с колбасой и луком, но я терплю. Нельзя дышать луком на заказчика.
Когда я жду заказчика, то просто хожу по комнатам и бесцельно перелистываю книжки. Я даже прилечь не могу – от нервов сразу засну, а когда проснусь, сделаюсь тупой и вялый. И разговаривать с посторонним человеком мне будет совсем невмоготу, а люди это чувствуют. По микродвижениям, по взгляду, уходящему вбок, по... Чувствуют, сами не сознавая, в чем дело.
Включил «министерскую» зеленую лампу. Свет лег уютным кругом, за его пределами комната сделалась чужой и чуточку враждебной.
Оторвал от бумажного полотенца лоскут и стер со столешницы круг от кофе. Как ни старайся, всегда будет круг от кофе – от тепла расширяются микроскопические канальцы в фаянсе кофейной кружки. Вообще-то специально для этого придумали блюдца, но чашка с блюдцем – другая эстетика.
Переоделся в джинсы и свитер с норвежским узором. Треники и майку скатал в комок и забросил в спальню.
Что я еще забыл?
Вроде ничего.
Ага, вот и телефон звонит.
Мелодия звучит приглушенно, куда это я его на этот раз сунул? Приподнял диванную подушку. Нету. Потом сообразил, что он в кармане треников. Пока шел в спальню, пока извлекал его из кармана, телефон замолчал. Пропущенный вызов. Вот зараза.
Отзвонился обратно.
– Это... куда подъезжать?
Деловой человек, серьезный. По голосу чувствуется. С деловыми труднее работать. С одной стороны. С другой – они всегда знают, чего хотят.
Он заехал на Дачную улицу вместо Дачного переулка. Обычная история.
Я объяснил, как проехать, при этом все время боялся, что телефон посреди разговора отключат за неуплату. А это плохо сказывается на имидже.
Но он оказался толковым. С толковыми, опять же, с одной стороны легче, с другой – сложнее. В общем, все как всегда.
Через пять минут он уже бибикал на подъездной дорожке. На лаковой поверхности капота дрожали капли, в каждой – миниатюрное темнеющее небо. Щеколда, когда я взялся за нее, тоже оказалась мокрой, поэтому я не стал пожимать ему руку – крупный нестарый мужик в турецкой кожаной куртке и узконосых черных ботинках, – а, поздоровавшись, развернулся и пошел по дорожке к дому.
– Туфли можете не снимать, – сказал на всякий случай, чувствуя спиной, что он на миг отстал от меня на пороге.
Он и куртку не стал снимать, а вот это зря. С людьми в верхней одежде труднее работать. Они внутренне в любой момент готовы встать и уйти.
Из потертого кожаного кресла, куда я его усадил, ему хорошо был виден письменный стол со световым пятном, сползающим к краю, отблеск на крышке ноутбука. Мое лицо пряталось в тени. Творческий процесс – тайна, а я полномочный представитель этой тайны, посол большой мерцающей тайны в его маленьком рациональном мире.
– У вас тут ничего, – сказал он, одобрительно оглядываясь, – уютно.
Ему было неловко. Они почти всегда испытывают неловкость, а я испытываю неловкость оттого, что они испытывают неловкость.
– Мне Серый сказал, что вы можете, – сказал он и хихикнул от застенчивости, – я подумал, почему бы нет... ну и...
Я взял с подставки трубку и стал ее набивать. Вообще-то я терпеть не могу трубку, с ней полным-полно возни. Но для антуража очень полезная вещь.
– У вас есть какие-то определенные пожелания?
– Ну... вообще-то да. Нет!
Я с этим сталкивался. Теперь придется вытаскивать из него, осторожно и бережно разматывать этот клубок.
Когда я только начинал этим заниматься, я и не представлял себе, до какой степени приходится касаться интимных сторон души.
– Хорошо. Тогда расскажите мне о себе.
– Зачем? – Он испугался.
– Ну я же
