с крестником, другом, любимцем своего отца! – Она могла бы прибавить: «И к тому же с молодым человеком, подобным вам, чья самая наружность ручается за вашу приятность», – но ограничилась лишь: – И к тому же с тем, кто, по видимости, с детских лет был ему другом, связан с ним, если я правильно вас поняла, тесными узами!
– Мы родились в одном приходе, в одном парке, большую часть юности провели вместе; обитали в одном доме, участвовали в одних забавах, вместе воспитывались. Мой отец поначалу занимался ремеслом, коему, насколько я постигаю, оказывает такую честь ваш дядя господин Филипс, но все бросил, дабы споспешествовать покойному господину Дарси, и все время свое посвятил заботам о Пемберли. Он высоко ценился господином Дарси – был его ближайшим, доверенным другом. Господин Дарси часто признавал, что в величайшем долгу пред моим отцом за его деятельное управление поместьем, и, перед смертью моего отца по доброй воле пообещав обеспечить мое благосостоянье, я уверен, господин Дарси поступил так не менее из благодарности к нему, нежели из привязанности ко мне.
– Как это странно! – вскричала Элизабет. – Как ужасно! Поразительно, что самая гордость господина Дарси не заставила его поступить с вами по справедливости. Даже не имея иных резонов, он из гордости должен был воздержаться от непорядочности – а сие я зову непорядочностью.
– И впрямь удивительно, – отвечал Уикэм, – ибо почти все его деянья коренятся в гордости, и гордость нередко была его задушевным другом. Она сближала его с добродетелью более, нежели любое иное чувство. Однако все мы непоследовательны, а в его обращеньи со мною имелись резоны посильнее даже гордости.
– Неужто столь ужасная гордыня бывала ко благу?
– Да. Нередко она понуждала его к великодушью и щедрости – раздавать деньги, являть гостеприимство, помогать арендаторам, облегчать судьбу бедняков. Сие свершала семейная гордость, а равно гордость сыновняя – ибо отцом он очень гордится. Не опозорить семью, не ударить в грязь лицом, не замарать имени Пемберли – могущественные резоны. Он также питает братскую гордость, коя, в сочетаньи с некоей братской любовью, превращает его в крайне доброго и внимательного опекуна сестры, и вы не раз услышите, что его превозносят как наизаботливейшего и лучшего из братьев.
– А юная госпожа Дарси – какова она?
Он покачал головою:
– Я был бы рад сказать, что она мила. Мне больно говорить дурно о любом Дарси. Но она слишком похожа на брата – очень, очень горда. В детстве она была нежна и очаровательна, очень ко мне привязана, многие часы я посвящал ее забавам. Но теперь она для меня ничто. Она красивая девушка, лет пятнадцати или шестнадцати, и, насколько я понимаю, весьма образованна. После смерти отца она поселилась в Лондоне, где с нею живет некая дама, руководящая ее обученьем.
После обильных пауз и обильных попыток сменить предмет обсужденья Элизабет невольно вернулась к теме:
– Я поражена его близостью с господином Бингли! Как может господин Бингли,
