джентльменом.
Сии сведенья, не услышанные Лидией, уловила Элизабет, и поскольку они убедили ее в том, что Дарси не менее виновен в отсутствии Уикэма, нежели если бы ее первое предположенье оказалось верно, неприязнь к Дарси так обострилась мгновенным разочарованьем, что Элизабет еле нашла в себе силы со сносной любезностью ответить на вежливые вопросы, задать кои он тут же подошел сам. Вниманье, снисходительность, терпимость к Дарси оскорбляли Уикэма. Элизабет полна была решимости избежать любой беседы с Дарси и отвернулась с обидою, кою не вполне подавила, даже беседуя с г-ном Бингли, чья слепая пристрастность подначивала ее.
Однако Элизабет не создана была для обид, и хотя все ее надежды на вечер были уничтожены, сие не могло надолго омрачить ее духа; изложив свои горести Шарлотте Лукас, с коей не виделась неделю, Элизабет вскоре смогла отвлечься на причуды двоюродного дяди и углубиться в созерцанье оного. Первые два танца, впрочем, вновь повергли ее в расстройство – то были танцы униженья. Г-н Коллинз, неловкий и чопорный, сосредоточенье заменявший извиненьями и зачастую, сам того не замечая, двигавшийся неверно, одарил ее всем стыдом и страданьем, какие только может подарить неприятный партнер на протяженьи двух танцев. В минуту освобожденья от него Элизабет пережила экстаз.
Дальше она танцовала с офицером и отдохнула, беседуя о Уикэме и слушая, как все поголовно его любят. Когда сии танцы завершились, она вернулась к Шарлотте Лукас и углубилась в беседу с нею; внезапно к Элизабет обратился г-н Дарси, кой до того застал ее врасплох приглашеньем на танец, что она, не соображая, что делает, согласилась. Он тотчас удалился, а она осталась недоумевать, где был ее разум; Шарлотта пыталась ее утешить:
– Я думаю, он покажется тебе очень приятным.
– Боже упаси! Сие величайшее несчастье! Счесть приятным человека, коего намереваешься ненавидеть. Не желай мне подобного зла.
Когда танцы возобновились и Дарси приблизился, дабы увести Элизабет, Шарлотта не сдержалась и шепотом посоветовала той не глупить и не позволить ее расположенью к Уикэму испортить впечатленье от нее персоны, коя вдесятеро Уикэма влиятельнее. Элизабет не отвечала и заняла свое место, изумляясь тому, что удостоилась такой чести – стоять против г-на Дарси, и в глазах соседей, зрящих сие, читая равное изумленье. Некоторое время они простояли безмолвно; Элизабет заключила, что сие молчанье продлится два танца, и поначалу не желала его прерывать, но затем внезапно решила, что понужденье партнера к разговору накажет его безжалостнее, и отпустила пустое замечанье относительно танца. Дарси ответил, и они вновь погрузились в молчанье. Не одну минуту помолчав, Элизабет обратилась к нему с:
– Теперь ваша очередь что-нибудь сказать, господин Дарси, – я говорила о танце, а вы должны высказаться относительно размеров комнаты или количества пар.
Он улыбнулся и заверил ее, что будет сказано все, чего бы она ни пожелала.
