рошлого так или иначе упомянуты, прокомментированы, либо обозначены на этих страницах. Некоторые подробности и обстоятельства жизни Александра Гавриловича Абдулова мы опустили сознательно. Потому что он сам говорил о них не слишком охотно, или же по причине того, что сказанное, к примеру четверть века назад, сегодня рождает совсем иной контекст. Ибо время меняет нас чаще и основательней, чем мы меняем время…
В тексте иногда встречаются дублированные описания отдельных событий жизни актера. Они оставлены сознательно для того, чтобы внимательный читатель имел возможность в нюансах узнать об обстоятельствах жизни Александра Гавриловича.
Первая часть настоящего издания – эссе Сергея Александровича Соловьева составленное по мотивам его фильма об артисте Александре Абдулове, из цикла «Те, с которыми я», подготовленного к показу студией «С.С.С.Р.» для телеканала «Культура» в 2010 году.
Зачастую случается так, что информационные проекции жизни известных людей, имеют крайне косвенное отношение к реальности, или вовсе не слишком правдивы.
Эта книга – камень в основание подлинного мифа, о подлинно Народном артисте Александре Абдулове.
Те, с которыми я…
Сергей Соловьев об Александре Абдулове
Народный Артист
Саша Абдулов появился на артистическом горизонте Москвы, а потом и всего Советского Союза, совершенно неожиданно. Появился, как колоссальная летучая звезда, как какой-то метеорит. Все рассказывали друг другу легенды, еще не видев его. И мне рассказывали эти легенды, я их слышал: «Там в Ленкоме у Захарова появился такой артист, мама дорогая, мама дорогая, мама дорогая!» – «А в чем мама дорогая?» – «Мама дорогая в том, что он круче, чем Жерар Филип». Я спрашиваю: «А в чем крутизна-то?» – «Крутизна? Ооочень красивый, очень, очень. У нас таких артистов давным-давно не было. Красота невиданная, нетленная, невероятная. Очень прекрасен». Он правда был поразительно красив, поразительно эффектен, поразительно для тех лет – я даже скажу это смешное слово – «гламурен». Он был гламурно красив. Именно в силу этого меня лично он совершенно не интересовал, ну ни с какого боку. Равно как и Жерар Филип. Я мог со стороны посмотреть и сказать: «Да, очень Фанфан, и очень Тюльпан». Но лично мне ни этот Фанфан, ни этот Тюльпан был ни к чему. Меня как-то больше привлекал, ну скажем, Мишель Симон. Вот этот тип артистизма, когда невозможно отвести глаз – не от красоты, и не от Фанфан, и не от Тюльпан, а от уникума человеческой личности. Вот это на меня производило неизгладимое впечатление.
Кстати, опять-таки о французском кино. Шарль Азнавур у Трюффо совершенно невероятен в картине «Не стреляйте в пианиста». Вот этот тип человека и мужчины ужасно мне был интересен.
Так мы, толкаясь, в одной, не такой уж огромной и необозримой артистической среде Москвы, провели в абсолютном равнодушии по отношению друг к другу лет десять. Ну, я не считал – может, лет восемь, какая разница? Самое главное, ему были до лампочки совершенно все мои эти самые «Сто дней после детства» и «Спасатели». А мне были до фени все его фанфан-тюльпанизмы. Бог с ним, думал я.
Сидели мы как-то в ресторане Дома кино. Артистическая среда города Москвы. А это был один из эпицентров, самых «крутых» эпицентров, артистической среды Москвы. Сидели мы с Сашей Кайдановским вечером, и пили мы, извините, водку. По какому поводу? По поводу того, что Саша, на мой взгляд, сошел тогда с ума и сказал: «Я завязываю…» А Саша был выдающийся, потрясающий артист. «Я завязываю со всем этим выдающимся артистизмом, и буду я заниматься кинорежиссурой». И еще так сложились обстоятельства… На самом деле Саша Кайдановский был единственный абитуриент Тарковского. То есть Тарковский набирал на Высшие режиссерские курсы. Много-много-много народу пришло к нему. Много-много людей сдавало какие-то экзамены, рассказывали про то, как они любят картину Репина «Бурлаки на Волге» и одновременно Сальвадора Дали. Все это Андрей Арсеньевич пропускал мимо ушей. Пока не дошел до Саши. Заходит Саша, хорошо известный ему физиогномистически по съемкам в кинокартине «Сталкер». И Андрей его спросил: «Саша, что?» На что Саша сказал: «Я вот хочу быть кинорежиссером». – «Это не слабо», – сказал Андрей Арсеньевич Тарковский. Не знаю, о чем он его спрашивал. Но единственный студент, которого принял Тарковский к себе на курс, был Саша Кайдановский. Огромнейший интеллектуал, огромнейший. Я не видел ни одного текста – неважно, типографски напечатанного или на машинке, которого бы не прочитал и не усвоил Саша. Это было что-то невероятное с точки зрения, мощного интеллектуализма. И они с Андреем, видимо, поговорили о чем-то умном. Андрей сказал: «Да, да. Ты будешь у меня учиться». Он его принял и тут же уехал в Италию. И в Италии понял, что ему нужно сейчас там пересидеть какое-то время и не возвращаться на поле битвы с партийно-государственными органами. И остался там. А Саша Кайдановский остался без мастера. Вспомнили случайно про меня, потому что я дружил с Сашей, был знаком с Андреем. Андрей в какой-то приписке к какому-то письму написал мне: «Пока я не вернусь, возьми, пожалуйста, Сашу». Вот так я взял Сашу.
