едосеевна (бабушка), мать Смесова.
Анна Петровна, купеческая дочь, девица 40 лет.
Верочка, подруга Души.
Марья Ивановна, чиновница.
Действие происходит в Москве, в Рогожской улице.
Небольшая комната, меблированная без вкуса.
I
СМОТРИНЫ
БАБУШКА и АННА ПЕТРОВНА.
Бабушка.
С этаким человеком и говорить-то приятно, потому, у него всякое слово на пользу. По всем местам ходил, все видел… Такие, говорит, места есть – кормят как, трапеза какая – рай земной!..
Анна Петровна (вздыхает).
Есть, есть; не всякий только, по грехам по своим, сподобится увидать-то их.
Бабушка.
Мы, говорит, в сем мире только плоть свою тешим… Да ведь и правда!
Анна Петровна.
Все правда!
Бабушка.
Я, говорит, не то что к примеру, это зря говорю: все это я из книг… по книгам все…
Анна Петровна.
Вот бы его, Фекла Федосевна, насчет нашего Демьяшки-то спросить…
Бабушка.
А что?
Анна Петровна.
В уме помутился от книг-то.
Бабушка.
Зачитался?
Анна Петровна.
Третий год, матушка, мы с ним маемся. Чего, чего не делали – и в пустынь-то возили, и на дому-то отчитывали – ничего не помогает. Доктора как-то звали. Приехал, посмотрел. Давно ли? говорит. – Так и так говорим: три года. – Поздно, говорит: – кабы вы по-первоначалу ко мне приехали, я бы поставил его на ноги, а теперь нельзя. Сестра Домна говорит: это мы, говорит, оттого полагаем, что он книг зачитался, потому, он с малых лет все в книжку читал. Ну, он засмеялся. Нешто они понимают! Измучил он нас совсем, хоть бы поскорей прибрал его Бог. Третий год не встает с постели, дадут ежели поесть – поест; нет – ему все равно – не спросит. И ведь это, Фекла Федосевна, дивное дело: ума бы, кажется, у него совсем нет, потому, говорит все это несообразно, одежу на себе рвет, песни поет, а как посты все знает, праздники… уму непостижимо! Сестра Домна когда это спросит: Демьяша, какой нынче праздник – сейчас скажет.
Бабушка.
Да он у вас, должно, блаженный.
Анна Петровна.
Бог его знает.
(Входит Смесов).
Бабушка.
Послушай-ко, Еремей Терентьич, что Аннушка про племянника рассказывает.
Смесов.
Слушать-то нечего, знаем! Уморили парня, да теперь разговаривают.
Анна Петровна.
Чем мы его уморили-то?
Смесов.
Молчи лучше! Скажу – стыдно будет.
Анна Петровна.
Сестра Домна…
Смесов.
Расказнить надо твою сестру Домну-то!
Анна Петровна.
Да коли бы ежели в те-поры не она…
Смесов.
Всех она вас после родителя-то оболванила. Который от покойника Петра Савича капитал-то остался – где он? Сколько страму-то было, – помнишь, аль нет? Все быть барыней хотелось, эниральшей! Хоть бы теперь, дура, грех-то прикрыла… не молоденькая!..
Анна Петровна.
Не нам судить.
Смесов.
Нет, нам судить. Страм! Вам теперь есть, поди, нечего, а она в колясках разъезжает. Надо полагать, парень от ее безобразия-то и помутился. Помутишься! Жил, можно сказать, в довольстве, да в роскоши, к науке себя приспособить хотел, а опосля покойника вы его на кухню прогнали.
Анна Петровна.
Что ж, коли мы в бедность произошли…
Смесов.
Учить-то ее некому! Намедни, говорят, с сожителем-то
