ствах, отказались от религиозных преданий, в которых темные толпы их предков прожили века; вообразим себе, что все без исключения подданные какой-нибудь державы говорят о «правах человека», о «равенстве и свободе», о «достоинстве», о том, что земля обращается около солнца в 365 дней и столько-то секунд… еще о том, что есть, положим, какой-то Бог (un Dieu des bonnes gens!{1} – как пел Беранже), а подати все-таки велики при этом и т. д.
Желали бы мы знать, какие принципы могут противопоставить грозным требованиям подобной, «цивилизованной по-нынешнему» толпы те охранители, которых обыкновенно зовут умеренными либералами?..
Консерватизм чисто экономический, так сказать, лишенный религиозного оправдания, в нравственной немощи своей, может отвечать на требования анархистов только одним насилием, картечью и штыком… Мы это и видим давно в истинно передовой стране Запада, во Франции.
Там давно уже нет никакого общеидеального принципа, вознесенного над всею нацией… там периодически, лет через 15–20, возобновляется борьба между капиталом и трудом, и капитал еще недавно, в образе Тьера и рукой Мак-Магона, победил восстание недовольного труда. Мы признаемся откровенно, что не можем даже и притвориться сочувствующими той или другой стороне. Для нас одинаково чужды и даже отвратительны обе стороны – и свирепый коммунар, сжигающий тюильрийские сокровища{2}, и неверующий охранитель капитала, республиканец-лавочник, одинаково враждебный и Церкви своей, и монарху, и народу… Мы не понимаем даже вовсе того психического процесса, под влиянием которого действуют эти люди прогресса, – либерального только снизу вверх… Этот психический процесс нам чужд и ненавистен до фанатизма… Из целой французской нации, столь жестоко пострадавшей в последнюю войну, в нас возбуждал несколько более сожаления только сам пожилой, больной и низверженный император, излюбленный избранник этой самой ползавшей перед ним буржуазии, которая во дни унижения и заслуженного позора своего срывала на прежнем кумире своем досаду своей собственной пустоты!.. Мы не понимаем ни жалких слез, пролитых в кабинете Бисмарка на днях перешедшим в вечность отвратительным Жюль Фавром{3}; нас не трогают патриотические хлопоты старого Тьера; мы постичь не можем «дурной вкус» либеральной Франции, предпочитающей теперь Гамбетту и Греви родовым своим королям и избранным цезарям…
Александровы, Греви или Гамбетты (это ведь все равно) хороши на своем месте, когда нам нужно выиграть процесс… И только!.. Мало ли кто мне нужен, – но как я, русский человек, могу понять, скажите, что сапожнику повиноваться легче, чем жрецу или воину, жрецом благословенному?..
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
