ШКОЛЬНИКОВ, не задерживаясь, проходит на сцену. ЖУК останавливает БОНДАРЯ.
ЖУК. Слышь, Иван Тихоныч, я усё понимаю. Одного не понимаю. Почему ты японский шпион? Ладно бы немецкий или румынский.
БОНДАРЬ. Да сначала так и хотели. А потом следователь прикинул: больно много получается у нас немецких шпионов. Органы, выходит, прошляпили? А на румынских еще моды не было. Так и решили: пусть буду японским, перед войной я как раз в театре во Владивостоке служил.
ЖУК. Вон оно что! Тогда понятно.
Бондарь одаряет всех папиросами. Конвойный с досадой вертит в руках пустой портсигар.
ЗЮКИНА (дает ему взятую у Бондаря папиросу). На, земляк, закури. И помни нашу доброту.
БОНДАРЬ. А в другой раз запасайся «Казбеком».
КОНВОЙНЫЙ (задохнувшись от возмущения). «Казбеком»?! А дерьма сушеного не жалаешь?
ЗЮКИНА. Будешь грубить, пойдешь курить на мороз.
КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот уж одно слово – артисты!..
Конвойный и участники спектакля курят. На сцене – СПИВАК и ШКОЛЬНИКОВ.
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, у меня в самом деле хорошо получилось? Или вы просто для поощрения?
СПИВАК. В самом деле. Один вопрос – чтобы помочь вам зафиксировать ваше внутреннее состояние. Кто был перед вами, когда вы произносили монолог?
ШКОЛЬНИКОВ. Мать. (Помолчав.) Последнее время меня преследует ощущение раздвоенности моей жизни. Расщепленности надвое. Даже натрое. В первой жизни я должен был стать актером. Если бы не война, поступил бы в театральный. Я обязательно стал бы актером. Может быть – неплохим. Особенно если бы повезло поработать с хорошими режиссерами. Пусть даже не с такими, как вы, но есть же хорошие молодые режиссеры – Товстоногов, Гончаров, Завадский.
СПИВАК. Как знать, как знать. Может, вам удастся поработать и с ними.
ШКОЛЬНИКОВ. Каким образом?
СПИВАК. Таким же, как и со мной.
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, я настоятельно прошу вас оставить шутки подобного рода!
СПИВАК. Виноват. Задумался. И забылся. А когда я задумываюсь, я всегда забываюсь.
Пауза.
БОНДАРЬ (Конвойному). Как дела на фронте, земляк? Как там наши?
КОНВОЙНЫЙ. Как ваши – этого мы не знаем. А наши ведут наступление на Сандомирском плацдарме. Захвачен ряд стратегических пунктов.
БОНДАРЬ. Каких?
КОНВОЙНЫЙ. Сказано тебе – стратегических!
ЗЮКИНА. Да он и сам не знает.
КОНВОЙНЫЙ. А вот и знаю! Этот, Кенигсберг, взяли. И этот, Рутен… брутен…
ЗЮКИНА. Бутерброд.
БОНДАРЬ. Рутенберг?
КОНВОЙНЫЙ. Он самый. Название у них – даже говорить противно. То ли дело у нас: Ленинград, Сталинград!
ЗЮКИНА. Сыктыквар.
КОНВОЙНЫЙ. Вот ты вроде и не по пятьдесят восьмой сидишь, а нет в тебе никакого патриотизьма!
БОНДАРЬ. Рутенберг. Это в Восточной Пруссии. Километров двести пятьдесят до Берлина.
ЖУК.
