ни к кому, кроме пустоты этого сжатого мира, и походило на то, будто он и сам не ведал, что заговорил:
– Тогда откуда же мы приходим? – Джо повернулся к ней, но она больше на него не смотрела. Тоже отвела взгляд в сторону. – И куда уходим?
Она плакала. Отвернулась от него, стакан ее опустел. Руки она убрала, отгораживаясь от него: они были ширмами, скрывавшими ее.
Они не разговаривали. Когда она убрала руки, то косметика на лице потекла, но она, похоже, не замечала этого, или ей было без разницы.
– Ты потому его разыскиваешь? – заговорила она. – Думаешь, он сумеет повести тебя? Куда? Вперед или… взад?
Джо не понимал, о чем она, и не отвечал, зато предложил ей сигарету, она приняла, он прикурил ей, а заодно и себе, подал бармену знак: действия между ними свелись к ритуалу, чему-то утвердившемуся, к наработанному шаблону. С ритуалом было удобно.
– Мне нужно найти Пападопулуса, – сказал он и добавил, не сводя с нее глаз: – Папу До.
– Я его не видела, – уныло долетел ответ.
– Не видела, – согласился Джо. – Я его тоже не видел. Но ты ведь должна знать, где он обитает? Прогуливалась когда-нибудь отсюда до его дома?
Была у него некоторая надежда, что он произносит слова, но девчушка лишь с усталым видом поводила головой.
– Не знаю я, где он живет, – говорила она. – Когда у него деньги на девку имелись, он далеко не уходил. Есть же дешевые комнаты. Я не знаю, где он живет.
– Сказала бы мне, если б знала?
Девчушка опять повела головой. Когда она посмотрела на него, он почувствовал себя в ловушке: уйти он не мог. Большие карие глаза обследовали его, безо всяких чувств обнажали его до донышка, заглядывали вовнутрь: так врач доискивается до значимых признаков смертельной болезни.
– Нет, – сказала она. – С чего бы это? Он нам никакого зла никогда не делал. И он осторожен, Джо. Он бережется. Жизнь – не пустяковый роман, Джо, и смерть тоже.
Она встала, залпом выпила, запрокинув голову: последняя выпивка, – поставила стакан на стойку и пошла прочь, а он смотрел ей вслед, и это тоже уже стало ритуалом, еще одним шаблоном, какому надо было следовать, согласованный и уютный. Им обоим хотелось уюта, не секса ради или даже не ради выпивки, а ради разумности, любой разумности, отсутствие которой все обращало лишь в пустые ритуалы. И дверь закрылась за нею, и пары танцевали, отыскивая тепло в телах друг друга, и играл медленно записанный джаз, и дым от сигареты Джо вырисовывал в воздухе похожие на Бен-Лазар замки, серые и нереальные, а сам он думал: «Я имени своего ей никогда не называл».
В парк Монсо
На следующее утро Джо вновь занял пост на почте, только на этот раз он не высматривал мужчину. Он лишь следил за почтовым ящиком. Джо был туристом. Он покупал почтовые марки. Он вовлек служащего почты в долгий разговор о марках и отправлениях первого гашения, он отбирал и менял почтовые открытки, ужасно говоря по-французски, упрямо говорил на языке, разговаривая с местным
