rel="nofollow" href="#n302" type="note">302Чириков, как я сказал, разошелся с Горьким, но тот, конечно, не перестал уважать Чирикова и считал весьма желательным иметь его статью по еврейскому вопросу. Я, конечно, написал и получил от Евгения Николаевича большой интересный ответ, в котором он упомянул об истории с обвинением его в антисемитизме. Его, автора пьесы «Евреи», никогда не кривившего душой, говорившего всегда правду, не признававшего никаких национальных, религиозных перегородок!
Как-то в жизни редко бывает, чтобы дети по своему складу ума и душевным качествам походили на своих родителей. Семья Чириковых – исключение. Дети так же милы и симпатичны, как и юные душою Евгений Николаевич и Валентина Георгиевна. Когда-то я увижу снова эту группу, во главе с милой, славной, жизнерадостной бабушкой…
С Максимом Горьким (Алексеем Максимовичем Пешковым) я познакомился в начале 1890-х годов, когда он приехал в Самару сотрудничать в местной «Самарской газете». Уже задолго до его приезда в редакции рассказывали о нем как о самородке-писателе, подающем большие надежды. По существовавшему обычаю, новое лицо через нас знакомилось с местным обществом. Горького привел к нам кто-то из редакции. Алексей Максимович сразу всем понравился. Простой, душевный, подходивший к людям искренно и сердечно, он стал постоянным посетителем наших вечеров и запросто бывал у нас во всякое время.
Алексей Максимович очень интересовался еврейским вопросом. Интересовался как-то особенно, не слегка, не по обязанности либерального писателя, а старался понять самую суть жизни еврея и, чтобы вернее понять, старался познакомиться с его языком и брал уроки древнееврейского языка. Говорил он просто, вдумчиво и частью крайне едко. В спорах он редко принимал участие, любил прислушиваться, облокотясь обеими руками о стол, и, когда спорщики доходили до белого каления, он вставлял свое красное чисто народное слово или фразу, нередко заставлявшую затихнуть весь спор.
Обывательскую жизнь, мещанство с его сытостью и самодовольством он ярко рисовал в фельетонах о самарской жизни, под псевдонимом Иегудиил Хламида. Выбрал он этот псевдоним потому, что носил широкую накидку вроде хламиды303 и шляпу с широкими полями. Этими фельетонами, талантливо написанными, многие влиятельные и видные деятели, узнававшие в них себя, были очень недовольны.
Критикой Горький тогда еще не был отмечен. Если не ошибаюсь, первое свое крупное произведение в столичные журналы Горький послал из Самары.
Интересен был следующий случай. Горький послал свой рассказ в редакцию журнала «Неделя», которым руководил тогда Павел Павлович Гайдебуров, сын покойного Гайдебурова. Зная о моем знакомстве с ним, Горький попросил написать ему, чтобы он или напечатал этот рассказ или вернул его. Гайдебуров ответил, что рассказ будет напечатан, но, ввиду массы материала в редакции, он не знает, когда до него дойдет очередь. Ответ был получен чуть ли не накануне моей поездки в Петербург. По просьбе Горького
