хуже стало». «Хорошо, приводите», – предложил я. – «Так в том то и дело, что он не хочет никуда идти – врачам не верит! Мы его водили к психиатру, после этого сказал, что больше не пойдёт!». «А что он дома делает?» – спросил я. «Немного брату помогает, у которого своя фирма – компьютерные работы на дому выполняет, как бы работает у брата! В остальное время у компьютера сидит! Днём спит, а ночью сидит у компьютера и телевизора». – «А что он смотрит в интернете?». – «Этого мы не знаем, он не рассказывает». – «А подруга у него есть?». – «Нет, и не было». – «Может у него гомосексуальные наклонности?». – «Всё может быть, но мы не знаем». – «Так вы ведь сами врачи!». – «Ну, какие мы врачи! Я гинекологом была, а сейчас работаю кассиршей!». «Я как бы немец, был хирургом 25 лет, а сейчас вот рабочий на металлическом заводе», – сказал отец парня, сухой, жилистый, высокого роста, с большими руками, которые резали, а сейчас штампуют! Немногословный, но твёрдый, смотрящий прямым немигающим взглядом, как будто он гипнотизёр, а не я. Сразу понял, что сыну не должно быть легко с таким обиженным и твёрдым папочкой. «Вы с ним разговариваете?» – спросил я отца. «С кем?» – не понял вопроса отец. – «Ну, с сыном!». Жена при этом печально отвернула голову. «Ну, а как же!» – ответил хирург. «А как?» – спросил я. – «Ну, как положено!». – «А как положено?». – «Ну, чтобы перестал валять дурака и взялся за ум! Я ведь работаю, хотя и мне нелегко, и он должен что-то делать!». – «Всё дело в том, что если будете на него давить, то не исключена возможность попытки самоубийства!». – «Он уже предпринимал их», – печально подтвердила мать. Отец продолжал немигающим взглядом на меня смотреть. «Если вы так и на сына смотрите, – рассмеялся я, желая его немного размягчить, расслабить, – то я ему не завидую!» – сказал я. Ни один мускул, не дрогнул у отца! Крепкий оказался сибиряк – сибирский немец! Конечно, в таких условиях только крепкие могли выжить! Это тебе не западные здешние немцы, это даже не русские – это «русаки», как они себя называют! «Ну хорошо, уговорите сына прийти!» – заключил я, поняв, что с отцом и матерью ничего не решишь. – Скажите, например, что русский врач его приглашает на приём, пусть ещё русского врача проверит!». «Доктор, когда наш сын может прийти?» – позвонила мать через неделю. Привёз его отец, но не зашёл ко мне, а остался в машине. «А отец где?» – спросил я у парня высокого роста с приятным детским лицом, говорящим торопливо, слегка заикаясь, словно боясь, что его перебьют, и поэтому хочет успеть сказать, пока его не перебили. «Папа не даёт слова сказать?» – с улыбкой предположил я. «Да, нет», – уклонился он от ответа. – «И ты с отцом можешь свободно обо всём говорить?». – «Могу, но нет особого желания». – «Почему?». – «Потому что он всегда старается победить, оказаться правым, но отец не причём, он не виноват». – «А кто виноват?». – «Просто у меня нет никаких желаний». «Нет желаний или страх – неуверенность в себе?» – уточнил я. – «И то, и другое, в гимназии чувствовал себя отвергнутым». – «Со стороны кого, соучеников?». – «Да, в общем да». –