просвещения. Киприан Сербин был восстановителем русского просвещения. Такого деятеля дала нам <…> Сербия, и мы за это одно уже в долгу у неё, не говоря даже о той помощи, которую сербы направили нам во время Петра Великого во всех войнах против Турции»47.
Мощи Киприана Сербина покоились в Успенском соборе, на правой стороне у алтаря возле медного шатра, устроенного при царе Михаиле Федоровиче для ризы Господней. Из Сербии это только один русский святой, подчеркивал Мельников. У его мощей нужно молиться за добровольцев, уходящих «на братскую помощь сербам» (отметим, что это напрямую относится к «сокровищу» «Молитва»).
Какой русский не любит быстрой езды? А какой русский сейчас, сходу, как писатель, вспомнит об этом святом, знает о нём?
На житиях и христианских преданиях (И.С. Тургенев противопоставлял их сказке) воспитана была Лиза Калитина из «Дворянского гнезда».
Незамеченным оказался спор вокруг её образа в начале ХХ века. Кстати, от него тянется ниточка и к Мельникову. Поэтому я немного отступлю, чтобы рассказать о нём.
В сентябрьском номере «Богословского вестника» за 1902 год философ и церковный писатель Михаил Тареев опубликовал статью «Типы религиозно-нравственной жизни»48. Он рассматривал героев отечественной литературы. Первая группа характеризуется преобладанием «земного». Это люди, которые «при религиозном настроении с различною степенью силы, иногда значительной, живут всецело мирскою жизнью, во всей полноте её страстей, интересов и целей. Религия в их жизни – это одно из ценных средств достижения земных целей…». Сюда попал Патап Чапурин. В прокрустово ложе Тареевской типологии со всей сложностью того характера, который создал Мельников, он не вместился. Богослов ухватился только за то, что хотел в нём увидеть. Мельниковский характер – не только быт, но также психология и философия, сложная совокупность, сложнейшее отражение русского миропонимания. Да что один герой, и самого писателя понимали (и понимают) однобоко. Я солидарен с точным замечанием Измайлова: «Его романы появились уже тогда, когда русская критика оскудела. Большинство критиков не рассмотрело ничего кроме внешних форм и внешних фактов мельниковского рассказа. <…> Она не хотела постигнуть синтеза работы Печерского и не могла точными словами уяснить читающей публике, почему он ей так нравится и так врезается в память, – почему по прочтении “В Лесах” и “На Горах” ей становится в такой мере понятна русская душа»49. Тареев с его предвзятостью не исключение.
Разновидность этого первого типа – человек, который «не имеет вне религии интересов, но в религии не имеет ничего кроме своих личных интересов, своих страстей». Тут в одну упряжку с Чапуриным оказался запряжён… Великий инквизитор.
У второго типа «божественное или внешне преобладает над человеческим, не давая ему свободы жизни и развития, или же внутренне овладевает им, свободно проникает его, принимая
ИРЛИ. Ф. 95 (П.И. Мельников). Оп. 1. Ед.хр. 15. Л. 8.
