ин» в последний раз дрогнул и дюзы его смолкли. Хаэму показалось, что сейчас наступит тишина, и он услышит лёгкое потрескивание остывающего корпуса. Но тишины не было: вокруг Хаэма, словно возбуждённое нервничающее животное, медленно и тяжко ворочались звуки – шарканье сотен ног, прерывистые вздохи, приглушённые, на грани слышимости, вопросы и ответы. Изредка этот негромкий ропот, витавший над толпой перед шлюзовой камерой, прорезáли звонкие голоса детей, но на них шикали, заставляя замолчать, отвечали вполголоса и пытались успокоить, хотя и сами взрослые были сильно взволнованы.
– Ты ничего не забыл, Сэма? – шептала рядом с Хаэмом женщина лет восьмидесяти. – Шахматный кубок взял? А медали? А дипломы? Ты же забыл в каюте письмо с поздравлением премьер-министра! Я так и знала, что ты что-то забудешь… Я схожу, стой здесь, без меня никуда не уходи!
– Лэечка, успокойся уже немножечко, я тебя очень прошу, – устало отвечал ей стоявший рядом мужчина возрастом под девяносто. – Взял я письмо, взял…
– Что ты мне тут рассказываешь?! – шёпотом возмутилась женщина. – Я что, не видела, как оно лежало на столе? Стой здесь, я сказала! И жди меня тут!
– Лэя, я правда взял письмо, оно в чемодане, – так же шёпотом уверял мужчина.
– Не ори на меня, в каком ещё чемодане? – шептала в ответ женщина. – В сером? Или в чёрном? Или в сером с зелёной полоской?
– В сером… с полоской…
– В твоём сером с полоской или в моём сером с полоской?
– В моём сером с полоской…
– Сэма, что ты мне тут опять начинаешь? Этот чемодан тебе укладывала я, там не было никакого письма. Стой тут, я тебе сказала! Я сейчас схожу… И подержи цветок!
– Лэя, я два горшка не удержу, – извиняющимся тоном ответил мужчина. – Я правда взял письмо, я его положил в книгу Тэо, там у меня оно лежит…
Хаэм внезапно понял, что сам он совершенно не помнит, забрал ли он со стола в каюте «Голубую Звезду» – награду матери, служившей в боевом батальоне «Нэфалимовы Львицы». От матери у него остались только три награды: два ордена «Красного Пламени» и медаль «Голубая Звезда». Ордена-то но упаковал – это Хаэм помнил точно, – а насчёт «Голубой Звезды».
Это было так страшно – потерять награду матери, – что Хаэм едва не присел на корточки прямо тут же, возле чемодана, чтобы открыть его, проверить, поискать, а если не найдётся, то бежать обратно в каюту, расталкивая с извинениями всех вокруг, вызывая переполох, панику и недоумённые или испуганные взгляды. Но присесть у чемодана было невозможно – люди стояли слишком плотно, и негде было пристроить цветочный горшок. И Хаэм принялся изо всех сил напрягать память, пытаясь вспомнить, взял ли он «Голубую Звезду» или же та всё ещё лежит в каюте, незаметная и потому забытая на голубом пластике стола. Но вместо этого в памяти его всплыл тот день, когда ему эта медаль досталась, и то, как она ему досталась…
…Был его пятый день рождения, а мать только-только вернулась домой из штаба, куда её вызвали для награждения. Она едва успела поцеловать сына, как заверещал сигнал тревоги системы оповещения, и все замерли, замолчали, обернулись к крошечной вопящей коробочке на стене, уставились на неё с укором, словно бы она была виновата в том, что на орбите Спутника-III опять замечены корабли противника.
Хаэм помнил, как отец судорожно давил кнопки и громко возмущался, почему их подразделение не поднимают по тревоге. А мать ободряюще улыбалась Хаэму и успокаивала, что, мол, папа же остаётся дома, а она скоро вернётся, и они снова будут все вместе, а пока – вот тебе подарок на день рождения, его мне только что вручили, держи и не потеряй, это мамина награда, смотри какая красивая звёздочка, и на каждом из лучиков её – вот здесь, видишь? – написаны названия колоний, все двенадцать колоний…
Хаэм сжимал в ладошке маленькую голубую звёздочку весь вечер, пока не стемнело. У него было много подарков – и от пришедших в гости друзей, и от бабушек с дедушками, – но мамину награду он из рук не выпускал; даже когда все разошлись, даже когда замолчавший вдруг папа укладывал его спать, даже когда Хаэм уже лежал в постели, укрывшись до подбородка одеялом. И даже после этого – когда радостно зашипела, раздвигаясь, дверь входного тамбура, и торопливые мамины шаги к его двери заглушали громкий шёпот: «Ничего, я тихонечко, я только поцелую его, он, наверное, ещё не спит…» Хаэм не спал, и маминому возвращению он очень обрадовался. Но ему никогда не забыть тех скользких и холодных мыслей, что копошились в его голове всё это время, пока мама не вернулась домой.
Ни до того, ни после таких мыслей не было, но в тот день они почему-то захватили его полностью. Потом, конечно, сгинули в небытие, но память о них осталась навсегда.
Он тогда спросил мать, всё ли в порядке, хотя никогда раньше о том не спрашивал. И мать весело улыбнулась и ответила, что конечно же в порядке, да и как может быть иначе,
