Я стал терять терпение, но все-таки продолжил говорить, откровенничать, точнее, переделывать вымысел в правду, вживаться в эту новую правду: – И вот – опять здесь. И хорошо, Люд, и правильно. Пусть они там… если хотят, если нравится. Но главное, как я понимаю, от своих принципов не отступить. Так ведь, а? А там… там ими давно и не пахнет. Может, и не было… Одна проституция.
Небрежно плеснул себе в стопку. Но взять и выпить показалось почти невозможно. Я попросил:
– Хоть бы морсику навела себе. Как так, одному…
– А, да, прости! – Она, казалось, обрадовалась этой подсказке, вскочила, быстро приготовила кувшин смородиновой воды. – Извини, что я такая. Настроение что-то совсем… Ну, давай, с возвращением!
– Спасибо…
Чокнулись, выпили. Я зажевал огурцом, полез в карман за сигаретами, но оказалось, что оставил их в прихожей.
– Да и плевать! – сказал, всё больше злясь на кого-то, на что-то. – Плевать… Родителей только жалко. Так меня отправляли, деньги собирали чуть не по копейке, а я вот… Гордые были такие… Что теперь делать? Даже боюсь к ним идти. Что сказать? Что, блин, поступать передумал? Хм… смешно. А? Лю-уд?.. Ну поговори со мной маленько или тогда выгони.
– О чем? Не могу я ни о чем говорить.
– Посоветуй хоть что-нибудь.
Протяжный вздох в ответ.
Выпил еще «Привета». Хукнул, захрустел огурцом. Опьянение после этих порциек начало возвращаться. И раздражение, потребность сидеть и жаловаться уступили место желанию просто поболтать, рассказать, что я на самом деле увидел, про метро, на котором Людмила наверняка никогда не каталась… Я отвалился назад, оперся спиной о тумбочку и игриво, почти нагло спросил:
– Слушай, а почему ты не спрашиваешь ничего? Как там в Москве? Мне б лично интересно было послушать…
Кривоватая усмешка, от которой я снова протрезвел. И замогильный какой-то голос:
– Я там не была, мне неинтересно. Прости. – А после паузы, как бы вскользь, Людмила бесцветно бормотнула: – Игорь новый спектакль ставить решил. Уже репетирует.
– Да? – тут же инстинктивно заинтересовался я, на минуту забыв о своих неприятностях. – Что за пьеса?
– Не знаю… Подбирает актеров сейчас.
– М-м… – Знакомо, приятно защекотало в груди, кончики пальцев стало пощипывать. – Ясненько… – И, наверно, чтоб притушить волнение, пошутил: – Тебе-то, надеюсь, роль уже есть?
– Я бы и не согласилась. – Людмила поморщилась и по-женски, невидяще, посмотрела в окно. – Для меня это в прошлом далеком. Я уже всё, кажется… – Сказано было с болью и горечью, но и театрально так, слишком выразительно, и я вспомнил, что у нее нет таланта, и стало неловко, и готовая было прорваться жалость к ней исчезла. И на кухне сразу запахло вареным молоком, чем-то подкисшим, аптечным…
Налил половину стопки, поднес ее ко рту и, перед тем как выпить, саркастически так пожелал:
– Ну, пускай ставит. Флаг ему в руки. –
