ом ему принесли телеграмму; ее он ожидал давно и с нетерпением. Было уже поздно, поэтому он позвонил в Париж утром, не дождавшись даже семи часов, что тоже неправильно, но ждать он просто не мог.
– Стас, нам нужно сегодня встретиться, причем срочно!
– Я уже догадался, раз ты разбудил меня, – послышался сонный голос, – что-то случилось?
– Случилось, но это не по телефону.
– Хорошо, тогда встречаемся в нашем кафе после десяти.
Он ожидал своего товарища на набережной Сены, на месте их постоянных встреч в двадцати минутах езды от Парижа. Ночью был сильный туман, теперь утренние лучи согнали его в низины, прижали к воде. На листве ивняка, на кустарниках и прибрежной траве засверкали мириады маленьких солнц в капельках росы. Станислав появился в назначенное время без опоздания, как всегда подтянутый и элегантный в одежде и манерах.
– Я получил телеграмму, – Владимир протянул бланк, – вот прочти. Там какой-то Зотов, и почему-то не Симферополь, а Москва.
«Виктор Дюбанов прибудет Париж рейсом СУ/253 аэропорт Орли СЮД 14 ноября 10 часов 10 минут. Москва, Зотов»
– Документы оформляют только через Москву через консульство, возможно, что Зотов работник этой конторы, – объяснил Стас, – вот он и подписался. Но я вижу, ты почему-то не рад, внук твой приезжает, а ты совсем не весел, Володя, случилось что-то?
– Да, ты угадал. За два дня до телеграммы был странный звонок, его можно принять за глупый розыгрыш, но мне кажется, что это очень серьезно. Звонивший сказал, что скоро я получу сообщение о приезде внука, точно привел текст телеграммы, а затем заявил: ему известен интерес определенных лиц к наследству графа Дюбуа. В результате сложной махинации к вам прибудет не ваш настоящий внук, а подставное лицо.
– Владимир, это какая-то невообразимая чушь! Причем, нелепая! Подменить человека? Это просто немыслимо! Там, в Советском Союзе идет такой контроль и проверка лиц выезжающих за рубеж, такой просев и пересев, уж я знаю, дважды к ним выезжал. Это провокация! Но зачем? Какие основания и мотивы? Непонятно.
– Мне тоже непонятно, Стас, но звонивший назвал факты из моей биографии, которые неизвестны даже тебе, близкому человеку. И из твоей, кстати, тоже.
– Ладно, потом расскажешь. Скажи мне, откуда он звонил и как представился?
– Звонок был из Германии. Он никак не представился, просто сказал, что будет ждать в Карлсруэ, кафе «Адонис» в следующее воскресение с пяти до семи вечера. И просил вспомнить ту последнюю осень двадцатого года в Крыму, там я встречался с его отцом. А ты знаешь Стас, сколько людей прошло тогда рядом? И при каких обстоятельствах?
В середине осени большая группа всадников перемещалась по проселку от Акимовки в сторону Каховки; поднятая кавалькадой туча пыли, скорее всего, и стала причиной несчастья. Их, очевидно, заметили или же это был его величество слепой случай. Как бы там ни было, прямо в центре группы над их головами разорвался шрапнельный снаряд. Выстрел красного наводчика был удачен. Восемь убитых всадников, у всех остальных ранения различной тяжести, почти десяток павших лошадей. Поручик Макаров получил осколки в плечи и спину; шрапнель догнала его, видимо, уже на излете – кости не задеты и раны неглубокие, но их обширность и большая потеря крови привели его, после полевого лазарета, вначале в Армянск, а затем и в Ялту, где он долго лечился в военном госпитале. После двухнедельного лежания на животе в палате бывшего санатория, видя безуспешность лечения, он попросил выписать его домой. Врач не возражал – раненые все прибывали, фронт катился к Перекопу, и предполагалось, что скоро в его госпитале мест свободных не будет. Со словами, что дома даже стены помогают, не только выписал, но и устроил поручика на попутную машину, которая ехала в Симферополь за медикаментами и очередной партией раненых.
К вечеру этого же дня он добрался-таки до Евпатории и обнял жену на пороге своего дома; ответные объятия Елены причинили ему жгучую боль, но он не подал вида, потому что счастье встречи было сильнее боли.
Утром поручика приветствовали соседи; узнав о ранении, к нему тотчас прислали местную знахарку тетю Соню – маленькую согбенную старушку-караимку. Тетя Соня мазала ему спину желтой остро пахнущей мазью, приготовленной из цветков белой лилии.
– Такие болячки, как у тебя, для этой мази сущие пустяки, вылечит за неделю, но у тебя все очень запущено, – сообщила ему знахарка, – постарайся, как можно меньше двигаться, лучше всего полежать дней десять.
Но не двигаться он не мог, а тем более лежать. Владимир посетил немногих своих знакомых, тех, кому удалось спрятаться от красной и белой мобилизации. Наслушавшись их советов, решил, что пора осуществить зревший в его голове замысел оставить армию, которой отдал, несмотря на молодость, уже более трех лет жизни. Насмотревшись на зарытых в землю за эти бурные годы однополчан, он прекрасно сознавал, что в любой момент и
