из соседнего дома и чуть не убил. В натуре «Потемкин» оказался, Радик его тоже помнит, он потом так в тюрьмах и сгнил, этот Потемкин хренов. Так что правильно Базилио сказал, не доведет тебя книжка до добра. Людям делать нефиг, лучше бы спортом занялись.
«Как я,– кисло думал Игорь.– Станешь «Петрушкой». Не «Потемкин», но тоже ниже плинтуса».
Читать-таки папа умел. Вывески, там. Ценники. Автомобильные журналы. Журналы эти одно время валялись у него по всему салону, пока мама не взъерепенилась. Мама была более продвинутым книгочеем. Благодаря маме у них в доме водились книги, и не только про Лису и Зайца. Читала, что модно. Коэльо читала. Акунина. Мураками. Брауна. Пелевин даже мелькал. Потом все это добро отправлялось в шкаф и беспорядочно пылилось там. Время от времени отдавалось знакомым, с концами.
В общем, путеводителя-архивариуса среди несметных полок мировой литературы у Игоря не было. Как не было и бумажных носителей. Игорю хватило осознать смысл, когда он навестил книжный магазин со своими тремя копейками и быстро покинул его, взгрустнув. Тут и папиных доходов не хватит, чтобы прикупить все, на что натыкался алчущий взгляд. Поначалу Игорь читал с экрана ноутбука, выбирая книги по комментам. Потом родители подметили, прониклись и купили ему букридер. Мама, видимо, сочла, что Игорь взялся за ум, и теперь дело пойдет веселее, особенно в плане школьной успеваемости. Ну и вообще ответственности. Как оказалось, начитанность не равно успеваемость и ответственность. Вообще не равно ничему. Это особое состояние, к которому склоняют книги. Или те, кто стоит за книгами. Или те, кто стоит за теми, кто стоит за книгами.
Поначалу у Игоря закружилась голова. Объемы существующей в мире литературы потрясали. Как будто книги писал каждый второй человек на земле. Игорь не верил в каждого второго. Он подумал о хитроумной машине. Испокон веков эта машина стоит в пещерах Тибета и, щелкая тумблерами, ежедневно выдает упаковку новых книжек. Под разным авторством. В такую машину было поверить проще, чем в человека, библиография которого исчисляется десятками томов. Игорь сочинение к школе на две страницы писал три недели. В его понимании книга – это труд, длиною в жизнь.
А потом он подумал, что, возможно, так оно и есть. Подумал после того, как начал подмечать, что во время чтения перестает существовать. И мир вокруг, и он сам, как часть этого мира, и даже книга – ничего больше нет. Есть только сюжет. Он – обездвиженный болванчик со стеклянными глазами, внутрь которого вливается информация. Быть может, потому люди предпочитают читать в одиночестве, в безлюдном тихом уголке? Потому что это интимный процесс – подключение к источнику и получение новых жизненных установок?
Почему же у того, кто пишет книгу, должно быть иначе? Возможно, писатель тоже перестает существовать? Он – это руки. Пальцы, бегающие по клавиатуре, больше ничего. Пишет кто-то другой. И тогда обширная библиография уже не выглядит чем-то фантастичным. Быть может, за свой труд писатель
