дня, – подтвердил констебль. – Правда, ненадолго.
– Но говорить о тебе добрые жители Фоксвилля станут до вечера, – добавил мэр. – Пока не напьются.
Виселица оказалась старой, много чего повидавшей, но крепкой. Во время общегородских собраний она использовалась в качестве трибуны, с которой выступали мэр Чапли и констебль Дребренди, осуществляющие в Фоксвилле государственную власть, однако сегодня виселицу готовились использовать по назначению, для чего тщательно проверили работу механизма и прикрепили новую веревку.
– Ты серьезно? – продолжил Помпилио. – Вешать?
– Тебя что, никогда не вешали? – поинтересовался констебль. – Странно, учитывая, скольким людям ты успел насолить.
– Я – честный путешественник.
– Ты – бандит и убийца, – перебил Помпилио Дребренди. – Нас не обманешь.
– Потому что именно здесь, на пограничной планете, живут самые проницательные во Вселенной констебли, – проворчал Помпилио.
– Что ты сказал?
– Припомнил, что однажды меня действительно хотели повесить.
– И чем все закончилось? – уточнил любознательный Дребренди.
Помпилио ответил выразительным взглядом, после чего добавил:
– Деталей не помню, но кое-кто точно умер.
Констебль хмыкнул. Он плохо понял ответ пленника.
Разговор начался, когда Дребренди вывел связанного адигена[1] из городской тюрьмы – крепкого сарая, стоящего на заднем дворе мэрии, и они, сопровождаемые двумя охранниками с винтовками наизготовку, направились на главную площадь Фоксвилля. Причем инициатором стал Помпилио: он несколько раз задавал наводящие вопросы, однако среагировал Дребренди только на упоминание виселицы.
– Сегодняшнее повешение ты не забудешь, – пообещал констебль. – У нас тут народ простой и диковатый, пограничная планета, сам понимаешь. Работы много, работа тяжелая, а развлечений мало, к нам даже передвижной цирк не всегда заглядывает.
– Сочувствую.
– Поэтому мы тебя не пристрелили, – продолжил Дребренди. – Вешать и дольше, и смешнее. А после каждого повешения выручка бара подскакивает вчетверо.
– Бар принадлежит тебе?
– Как ты догадался?
– Ты постоянно открываешь рот, чтобы спросить, что я буду заказывать, но вовремя вспоминаешь, что находишься на другой работе.
Один из охранников хмыкнул, но тут же спрятал улыбку, перехватив бешеный взгляд констебля.
– Сегодня я выпью лишний стаканчик, – пообещал Дребренди, взяв себя в руки. – Ты меня насмешил.
– Я только начал, – прищурился Помпилио.
Ответа на это заявление не последовало.
Констебль – высоченный, мощного сложения бородач с крупными чертами лица – охотно посмеялся бы над дерзостью пленника, но они как раз подошли к мэру Чапли и важному гостю из сферопорта, директору расположенной на Фархе фактории Компании, которому Чапли разве что ботинки не облизывал, и Дребренди решил, что хохотать при них не следует.
– Вот, – произнес он, выталкивая Помпилио на шаг вперед. – Наш сегодняшний герой.
Мэр и директор внимательно оглядели пленника, а тот – их. И прежде, чем важные персоны принялись обмениваться впечатлениями, резко бросил:
– Я тебя знаю, галанит! – и высокомерно кивнул на директора Фактории. – Видел твою рожу в сферопорту.
– Больше вежливости, – велел констебль, но не удостоился даже кривой усмешки в свой адрес.
А вот директор не обиделся, весело рассмеялся и осведомился:
– Страшно?
– Пока нет, – качнул головой Помпилио. – Посмотрим, что будет дальше.
– Дальше будет страшно, – пообещал директор и неожиданно представился: – Меня зовут Ауроберт Спесирчик.
Однако руки не подал.
– Не боишься называть имя?
– Его здесь знают, – отмахнулся галанит.
– А мое? – быстро спросил Помпилио и понял, что выстрелил в нужном направлении: мэр и констебль слегка помрачнели. Но именно слегка, отказываться от экзекуции они не собирались.
– Я хочу, чтобы ты знал, кто приказал тебя повесить, Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, – негромко, но с видимым наслаждением произнес галанит. – А местным жителям не обязательно знать, кого они повесят. Их это не касается. А я… – он причмокнул губами. – Я войду в историю Галаны. Убью самого Помпилио! Героя Герметикона
Значение этого и прочих используемых в Герметиконе слов и выражений см. в словаре.
