дыхание под прицелом устремленных на меня глаз, но сегодня окружающие лишь хмурятся, разглядывая мой вполне безобидный облик, и теряют ко мне интерес.
– Знаю, – говорю я, переводя дух и помахивая перед Джеффом коньками. Странный взгляд не исчезает. И назвать его странным проще, чем придумывать другое, более подходящее определение.
– Я заглянула, чтобы забрать чек на зарплату и немного покататься. – Он не может меня остановить, как бы ему этого ни хотелось. Я знаю свое дело и неплохо с ним справляюсь – безупречно чистый пол и гладкий, как стекло, лед, которые я оставила прошлой ночью, лучшее тому доказательство. Обычно я прихожу сюда рано утром или поздно вечером – такой график устраивает и меня, и работодателей, – но, как и для всех сотрудников, лед всегда открыт для меня.
Я прохожу в дверь, прежде чем он успевает что-то вякнуть о переводе моей зарплаты на банковский счет, чтобы я приходила сюда реже, – как будто это предел моих мечтаний. Я хватаюсь за любую возможность выйти на лед, чего бы мне это ни стоило. Сердце невольно замирает, когда я вижу за кассой Элену. Когда-то я называла эту полноватую женщину с волосами цвета соли с перцем своей феей-крестной, потому что она, не в пример Джеффу, позволяла мне оставаться допоздна и кататься на коньках, когда бы ни закрывалась касса. Теперь я никак не называю ее, если удается обойтись без приветствия. Она продержалась значительно дольше, чем другие, прежде чем перестала общаться со мной, и я убеждаю себя в том, что радуюсь тому, как она быстро опускает глаза, когда я прохожу мимо.
По пути попадаются еще несколько коллег. Совершенно очевидно, что их в большей или меньшей степени, чем Джеффа, коробит мое присутствие, и никто не дарит мне улыбок, чтобы я могла улыбнуться в ответ, как год назад. Даже новенькие, с кем я мало знакома.
Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на боль потери и слезы во взглядах, когда зашнуровываю коньки и собираю темно-каштановые волосы – насколько позволяют короткие пряди – в кургузый конский хвост. Если не считать толстовки с капюшоном, вытащенной из багажника вместе с коньками – а без них я никогда не выхожу из дома, – моя экипировка совсем не годится для фигурного катания, но меня это не волнует. На душе и в мыслях полный сумбур, пока я не ступаю на лед. И тотчас воздух кажется свежим и бодрящим, и звук скольжения лезвия по льду – не то скрежет, не то шипение – ласкает слух. Я улыбаюсь, выезжая на середину катка, разворачиваясь и набирая скорость для исполнения одинарного лутца. Сердце екает, прежде чем коньки отрываются ото льда. Ничто не сравнится с этим чувством парения в невесомости. Я приземляюсь и закручиваюсь во вращении стоя, наклоняясь с вытянутыми руками, высоко поднимая левую ногу и подтягивая стопу к правому колену. Потом плавно опускаю ногу вниз, прижимаю руки к груди, вращаясь все быстрее и быстрее, и окружающий мир сливается в пятно. В моих самых счастливых снах это вращение длится бесконечно.
Когда я возвращаюсь домой, Лора сервирует стол к ужину и откликается на мое появление лишь мимолетным взглядом.
