прошлом подобных ему называли всего лишь сторожами или привратниками.
– Кхм. Кххх-мм!… «ХомоРоботикс», это да. Это сила. Я однажды хотел к ним. В визовый корпорационный контроль. Но не взяли.
– Как же это вы так оплошали, Бран? Наверное, Критерий IQ-теста не прошли? Его надо сдавать коллективно. Целым взводом. Или что там у вас было?… Оп! Ряженка, ряженочка моя!… О чччеёё… демоны Максвелла ее побери! Открывается через раз.
– Дайте-ка сюда, не то перемажетесь. Здесь аккуратно надо… Вот, все. Возьмите… Вечно вам насмехаться. Критерий тут вовсе ни при чем. Критерий! Нормальный у меня критерий, семьдесят восемь, если вам интересно. Самый высокий был в отряде. Просто таких, как я, не берут в гражданские. Говорят, мы чересчур кардинальные.
– Какие, простите? Ты понимаешь его, Мендл?
– Не очень. По-моему, Бран хотел до нас донести мысль, что его несправедливо недооценили. И потому не допустили.
– Да я не слишком жалуюсь. Здесь тоже неплохо. Я, правда, хотел осесть в Оттаве, так, чтобы по-семейному. Когда выработаю контракт. Что скажете, Мендл?
– Что я скажу? Что вы олух царя небесного. Если вы хотите осесть со мной. Разве вы не понимаете, что мне отсюда хода нет? Что с «Гайаваты» меня вынесут только вперед ногами? И не вынесут, выкинут в келоидном гробу в никуда, в бездну! Такие здесь похороны… Не хочу я вашу ряженку. И рулет тоже не хочу. Простите меня, Бао Сы, Бран, я ухожу… отключить регистратор!»
ГЕНЗЕЛЬ. У двери загрохотало. Вернее, так показалось доктору Подгорному в полной тишине, в условиях которой любой едва производимый звук подобен пронзительному стону шаманского бубна. Подъехала матрица с суточным пайком, что еще могло быть для него снаружи? Человеческого лица, ни одного, он не видел уже третий день, если считать по земным часам. Не то, чтобы Вий Иванович страдал от одиночества, вовсе нет, знобко ему было от неизвестности своей участи. Знобко и как-то непривычно «каторжно», разве так? Хотя какая там каторга! Обыкновенный дисциплинарный карцер, но Вий Иванович попадал сюда в первый раз, в жизни и в воображении, оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Ну, или не в своей вакуумной упаковке, как сказал бы Рукосуев, с претензией на остроумие. Казалось бы, вот оно, желанное плато, с хижиной и с пропитанием, довольно сносным, между прочим. Но нет, не сиделось ему и в карцере. Проблема заключалась даже не в том, что ему не полагался теперь информационный доступ, ни библиотечный, ни контактный, Вий Иванович умел занимать себя своими же собственными мыслями. Но хижину его, спасительную и вожделенную, по-прежнему окружали хищные динозавры, которые к тому же могли быть сильно голодны на его счет. Насколько голодны? Вот в этом и состоял самый насущный в нынешнем времени вопрос.
Он ожидал ставшего уже привычным за столь короткий срок пакета с пайком – суп-а-ля-бешамель, спагетти-болонезе, дифференцированные по признаку «завтрак-ужин» мюсли, вся еда с химическим подогревом, один хлопок по упаковке и готово, если, конечно, не лопнет от чрезмерного усилия, на десерт полагался фруктовый компот, чистый биологически
