вилизованном мире как семь тысяч шестьдесят второй от сотворения мира, на морском горизонте в виду города Балык-Кая, по привычке все еще называемого многими жителями Чембало, появился парус. Правда, пожилой воин с длинными обвисшими усами, одетый в мягкую потертую феску с желтым шнурком, белую просторную рубаху, синие шаровары и войлочные тапки с загнутыми носками, опоясанный широким кушаком с засунутыми под него на животе круто изогнутыми ножнами с тяжелым ятаганом, не обратил на белое пятно ни малейшего внимания. Он прохаживался по смотровой площадке возле флагштока с алым знаменем, украшенным звездой и полумесяцем, негромко напевая себе под нос, поглаживая объемистый живот и временами щурясь на теплое сентябрьское солнце. Да и о чем было волноваться караульному в самом сердце великой Оттоманской империи, на берегу ее внутреннего, Черного моря, вдали и от венгерских равнин, на которых он провел половину жизни, и от мамелюкских отрядов, изредка рискующих наскакивать на границы величайшей из подлунных держав? Бледнолицые крымские татары, ханы которых уже скоро век, как признали над собой власть Великолепной Порты, за все годы ни разу – ни словом ни жестом, – не рискнули дать султану повода для недовольства. Да и немудрено – не закрывай их от гнева многочисленных соседей грозный силуэт Стамбула, уже собравшего под свою руку почти всех мусульман мира, а также половину европейских земель, крымских разбойников уже давным-давно рассадили бы по кольям либо литовские, либо русские соседи. И только окрики султана, способного в любой момент выставить против врага армию в четверть миллиона отважных воинов, заставляли неверных, скрипя зубами, отступать в свои земли и раз за разом терпеть набеги лихих татарских сотен.
Выполняя свой воинский долг, пожилой янычар больше грелся под дружелюбным небом, нежели смотрел по сторонам, напевал привязавшуюся еще со времен молдавского похода песенку и мысленно прикидывал число серебряных монет, оставшихся в кушаке от выданного месяц назад жалования. Их вполне хватало на кувшин кисловатого, хорошо утоляющего жажду виноградного сока и хороший шмат запеченной в тесте рыбы. В чайхане же можно заодно и пощипать за узкий зад черноволосую черкесскую рабыню, обслуживающую гостей. Большего от девки воину уже давно не хотелось. Он прекрасно понимал, что прислан сюда, в тихий и безопасный, далекий от полей сражений гарнизон доживать свой век, и не видел в этом ничего страшного. Довольно проливал он кровь за Сулеймана Великолепного – пора принять заботу и от него. Жизнь не бесконечна, и лучше закончить ее на лежаке родной оды в спокойном гарнизоне, нежели издохнуть от натуги в очередном дальнем переходе.
Между тем парус, увеличиваясь в размерах, поднимался из-за горизонта. Вскоре стали различимы очертания широкого корпуса, темные кончики двух мачт, вытянутый далеко вперед бушприт, длинный вымпел на кормовом флагштоке, давно выцветший под ударами соленых брызг и испепеляющими солнечными лучами. Да и само судно, в котором взгляд опытного моряка без труда узнал бы старый двухмачтовый неф, явно доживал свой век. Любимый итальянскими купцами корабль щетинился отставшими досками, бортовой люк очерчивался широкими щелями, в которые при сильном волнении наверняка просачивалась вода, мачты заметно гуляли в своих гнездах.
Скорее всего, понимал это и владелец судна, стоящий на юте в бархатном берете с длинным темно-синим пером, суконном камзоле, украшенном на груди полосами толстого желтого шнура, и в высоких кожаных сапогах. Именно поэтому он не тратил накопленное в путешествиях золото на насущный ремонт, надеясь на промысел Божий и на то, что корабль не развалится прямо под ногами еще пару месяцев – вполне достаточно, чтобы вернуться из владений султана в Италию.
– Купить русских мастеровых, – пробормотал купец, – удачно продать их в Венеции – и можно взять еще крепкую каравеллу. Или заказать новенький когг на ганзейских верфях.
– Вы собираетесь торговать русскими мастеровыми в Италии? – громко расхохотался стоящий рядом с ним гладко выбритый ландскнехт, несмотря на жару закованный в темную немецкую кирасу поверх кожаного поддоспешника, с длинным рыцарским мечом на боку.
Впрочем, для воина рыцарский меч длинным не казался – ландскнехт превышал ростом своего собеседника едва ли не на три головы, был вдвое шире в плечах, а руки его играли мышцами, едва не раздирая тонкую ткань выглядывающего из-под доспеха атласного рукава рубахи.
– Ну, хороших мастеровых на невольничьем рынке не найдешь, – поморщившись, признал купец. – Но для венецианцев за ремесленника и деревенский кузнец сойдет. А таких татары пригоняют немало.
– Русских кузнецов? – презрительно фыркнул воин. – В цивилизованную Италию? Да вы с ума сошли, сэр Артур!
Купец тихо вздохнул. Он давно смирился с тем, что нанятый в Салисе русский упрямо обращается к нему, как к дворянину, смирился с тем, что он шляется на капитанский мостик, как на камбуз, что по утрам и вечерам, раздевшись догола, обливается на палубе забортной водой, а свою одежду регулярно полощет на веревке в бурлящей за кормой воде. Он предпочел не узнать, что странный наемник едва не изувечил двоих моряков,
