урпурным, а затем – там, где море сливалось с небом, туманно-серым.
Позади дворца солнце отбрасывало фантастические тени на горы, на фоне которых летний дворец принца на Парнасе светился, подобно жемчужине.
Все казалось девушке окутанным завесой тайны. Впрочем, еще в Англии она не сомневалась, что Греция окажется прекраснее, чем представлялась ей в самых смелых мечтах.
Всю свою жизнь она грезила о том дне, когда ступит на землю Древней Эллады.
Ее бабушка, вдовствующая маркиза, еще в детстве рассказывала ей легенды о греческих богах и богинях, о козлоногом Пане, который резвится в тени оливковых рощ, о Зевсе, величественно восседающем на Олимпе.
В то время, когда другие дети читали сказки о Золушке, о Гансе и Гретель, Афина восхищалась мифами о богине, имя которой носила.
Однако в Англии никто не называл ее Афиной. Для родных она была Мэри Эммелин, для остальных – леди Мэри Эммелин Афина Уэйд, дочь четвертого маркиза Уэйдбриджского, а стало быть, весьма заметная в высшем свете особа.
Солнце опустилось еще ниже. Теперь все море засверкало мерцающими золотыми искрами. Под прозрачным небом это сверкание казалось почти ослепительным.
Девушке вспомнились слова бабушки: «Греки никогда не устают описывать обожаемый ими свет, будь то блеск влажных камней или песка, омываемого морем, или рыбы, переливающиеся живым серебром, когда их вынимают из сетей. Да и их храмы возносятся к небу подобно столпам ослепительного света».
«И я чувствую то же самое», – подумала Афина, вспомнив сегодняшнее раннее утро, когда, любуясь «розовоперстым рассветом», она представляла себе прекрасного Аполлона, который скользил по небу в своей колеснице, рассылая вокруг потоки света, изгоняя силы тьмы.
Аполлона она привыкла воспринимать как реальное существо. Бабушка говорила ей, что он – это не только солнечный свет, но и луна, и планеты, и Млечный Путь, и предрассветные звезды.
– Он искорка на морских волнах, – часто говорила внучке вдовствующая маркиза, – сияние человеческих глаз, огоньки, видимые далеко в полях даже в самые темные ночи.
Афине вспомнились строчки Гомера: «небо расчисти и дай нам увидеть его своими глазами». Она перечитала все стихи поэтов Древней Греции, которые смогла найти и которые славили свет. Нередко машинально Афина произносила про себя строки из оды Пиндара:
«Все мы тени, но когда Боги даруют свет, этот божественный свет падает на людей».
«Упадет ли когда-нибудь божественный свет на меня? – думала девушка. – А если упадет, что я тогда почувствую?»
Заходящее солнце уносило с собой молитву, которая рвалась из ее сердца. Но Афина знала, что внизу ждали, когда она спустится к ужину.
Она закрыла балкон и вышла на площадку лестницы.
Ее взгляду предстал изящный изгиб перил, мозаика, украшавшая белые стены, и снова золотистый свет омыл девушку своим потоком, струясь сквозь высокие окна, из которых можно было видеть прекрасные цветы в саду.
На мгновение она замерла на месте, восхищенная красотой внутреннего убранства дворца, и тут услышала мужские голоса. Говорили по-гречески:
– Так вы хотите сказать, что у вас нет никаких известий о его высочестве?
Афина узнала низкий, властный и грубоватый голос гофмейстера принца, полковника Стефанатиса.
– Да, сударь, – ответил чей-то юный голос. – Я побывал повсюду, где вы мне велели, но нигде не обнаружил следов его высочества.
Короткую паузу вновь нарушил полковник Стефанатис.
– Вы заглядывали на виллу мадам Елены?
– Да, ваше превосходительство. Она уехала неделю назад, и слуги не имеют ни малейшего представления куда.
Снова наступило молчание, полное – как показалось Афине – некоего скрытого значения. Затем, как будто говоря с самим собой, Стефанатис произнес:
– Это невероятно, просто невероятно! – А потом резко добавил: – Отправляйтесь отдыхать, капитан! Завтра утром продолжите поиски!
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
Девушка услышала, как юный капитан лихо щелкнул каблуками и удалился. Его шаги по мраморному полу звонко раздавались в тишине. Сделав над собой усилие, она стала медленно спускаться, стараясь, чтобы ее беззаботный вид не возбудил подозрений у придворных.
Если полковник Стефанатис считал, что произошло нечто невероятное, то Афина тем более была совершенно ошеломлена. Она прибыла в Грецию из Англии, потому что бабушка уговорила ее выйти замуж за принца Иоргоса Парнасского.
Два последних года вдовствующая маркиза неустанно вела переговоры об этом браке.
