ногах через столовую на кухню.
– Вы не опубликовали чего-нибудь нового, Ричард? – спросила мадам, когда они сидели на веранде, глядя на пыльный зелено-серый каньон за домом.
– Нет, мадам. Я пишу не для публикации.
– Да, конечно.
Подначивает меня. Как мило.
– Ваша история произвела впечатление. Мы все любили Эмануэля Голдсмита. Я была с ним хорошо знакома, когда мы были моложе, когда он писал пьесы. Вы знали его тогда?
– Нет, мадам. Я был говноработником. А с ним встретился тринадцать лет назад.
Мадам де Рош кивнула и покачала головой, нахмурившись.
– Пожалуйста. Мы оба помним дни, когда речь была культурной.
– Прошу прощения.
– ЗОИ уверены, что Голдсмит – убийца?
– Похоже, что так, – сказал Ричард.
Она приняла задумчивый вид, позволив рукам успокоиться на плетеных подлокотниках своего «павлиньего» кресла.
– Было бы крайне любопытно – Эмануэль-убийца. Мне казалось, это всегда в нем присутствовало, но мысль представлялась безумной. Я никогда этого не говорила… до этой минуты. Вы были его приверженцем, не так ли? Восхищались некоторыми из его женщин?
– Я был льстецом, мадам. Восхищался его творениями.
– Значит, вы впечатлены.
– Удивлен.
– Но не опечалены? – полюбопытствовала она.
– Если он сделал это, то я на него чрезвычайно зол. Он предал всех некорректированных. Он был одним из наших великих. Нас будут преследовать до самой смерти, наши стили деградируют, работы – отвергнуты.
– Это плохо.
Ричард кивнул почти с надеждой, словно предвидя тяжелые испытания.
– Эта зои-трансформант, с которой вы познакомились… Не негроид, сказали вы, но черная.
– Отчасти восточные черты, мадам.
– Черная мстительница. Я хотела бы как-нибудь встретиться с этой женщиной… Элегантная, уравновешенная, я полагаю?
– Весьма.
– Из корректированных?
– Я бы сказал, да. В ней ощущался дух Комплексов.
– Было время, когда работа в полиции – то, что теперь делают защитники общественных интересов, – была низкооплачиваемой, низшего класса.
– Я помню, мадам.
– Вероятно, им нравится иметь дело с теневой стороной.
– Эмануэль жил в третьем крыле Первого Восточного Комплекса, мадам.
Она кивнула, припоминая.
– Меня не огорчит, если его поймают и осудят, – сказала она голосом легким, как пух. – Он никогда не был одним из нас. Некорректированный, конечно, но натуралам это не требуется. Никто из нас не натурал, дорогой. Мы просто некорректированные. Знак нашего пародийного протеста. О нет. Эмануэль позорит гораздо более высокую категорию, чем наша.
Мадам де Рош отпустила его, и он пал духом сразу, как вышел за дверь. Все в большей степени я никто, когда один. Одиночество
