style="font-size:15px;"> Я набрел на крамольную мысль, господа, обозрев наши грады и веси: что бы было сейчас, ограничься тогда сам Чубайс заявленьями в прессе? Если б ваучер он не вручал никому, обломив ожидания круто? Если б при-ва-ти-за-цию эту ему стало лень проводить почему-то? Если б он ее начал – и тут же свернул, как спецкор, убоявшись главреда? А взамен где-нибудь в уголке прикорнул, или нефть воровал, или с Кохом кирнул, ограничившись фирменным «недо»? Вот тогда бы Чубайса народ полюбил и ходил за ним радостным строем, а Квачков, что случайно его недобил, не считался бы русским героем.
Если хочешь тут жить, не теряя лица, – алгоритм тебе должен открыть я: ЗДЕСЬ НЕЛЬЗЯ НИЧЕГО ДОВОДИТЬ ДО КОНЦА! Покушенье, работу, распитье винца, и реформу, и даже соитье. Я – поэт, понапрасну не тратящий слов, – честно выстрадал это сужденье. Это знают Зюганов, Квачков и Грызлов, это поняли тысячи местных орлов, а Верховный постиг от рожденья.
Озолоченные
Совет Федерации утвердил закон о единовременных выплатах за рождение ребенка. Теперь эта сумма с шести тысяч увеличилась до восьми.
Я счастлив, да. Условности отбросим. Роженицы у Родины в чести. Совфед сказал: рожайте, просим, просим! Дадим вам восемь тыщ взамен шести. Ведь восемь – это, блин, почти что девять! Как уместить такое в голове? Подумать страшно, сколько можно сделать на эти дополнительные две. Рожайте. Увеличьте поголовье. Теперь вы чаду сможете купить и лишний памперс (писай на здоровье!), и лишний сок (чтоб писать, нужно пить!), и сосок двадцать штук, и вкусный йогурт. А пьющие, надбавку обретя, на эту сумму так напиться могут, что сами станут писать, как дитя! Иным что шесть, что восемь – все едино: не в сумме счастье, мой богатый друг. А важно то, что ценность гражданина повысилась теперь на пару штук. Иной несчастный, жалок и недужен, слезами бороздя щетину щек, порой застонет: ах, кому я нужен?! Да Родине ты нужен, дурачок! Ты не приравнен к зайчикам и белкам, чей отпрыск от рожденья гол и нищ. Теперь ты словно слышишь: welcome, welcome! Иди сюда, ты стоишь восемь тыщ!
Теперь ребенка даже страшно высечь, коль он дерзнет варенья банку съесть. Ведь за него нам дали восемь тысяч (а год назад еще платили шесть!). Воздержимся от брани, зуботычин, устроим дома благостный уют… Выходит, он властям не безразличен, коль триста баксов за него дают! От спутанной макушки до сандалий – ты все же нужен Родине, мой свет! За бросовую вещь бы разве дали такую сумму? Думаю, что нет. Шаг дальновидный, говорю без лести. От имени народа – danke schцn. Тот, за кого платили только двести, – тот может быть легко всего лишен. Возможно у него отнять отсрочку, призвать в полуразваленную рать, в горячую его отправить точку, уродом сделать, льготы отобрать, лишить его бесплатного дантиста, чтоб не волынил, пряники грызя, – но если за ребенка дали триста, все это сделать с ним уже нельзя. О Родина, ты только намекни нам, и мы поймем твой замысел простой: он будет полноправным гражданином – рожденный в год две тысячи шестой, под благостным
