техникой, контракты на поставку древесины… То, чем я всегда и зарабатывал на жизнь. К тому же испанский никогда не был самым сильным моим языком. Но в тот день больше ничего другого не оставалось: когда я выложил на бурый полированный стол перетянутые резинкой тощие папки с переведёнными договорами, клерк, отсчитав мой гонорар, развёл руками.
– Пока всё. Не несут больше. После выходных попробуйте зайти… – и отвернулся к компьютеру, где его терпеливо дожидался столь любимый всеми офисными бездельниками пасьянс.
Я его знаю уже года три – с тех самых пор, как он пришёл в это бюро переводов. И до сих пор ни разу не решался настаивать, когда он вот так, равнодушно объявлял мне, что по крайней мере на неделю я останусь без денег. Но на этот раз что-то толкнулось во мне, и я сказал:
– Неужели совсем ничего? Посмотрите, а? Вы понимаете, как раз счёт получил, не представляю, как расплачиваться.
Он оторвался от экрана, удивлённый моей настойчивостью, и, потерев низкий лоб, с сомнением протянул:
– Ну, вы же с испанским не работаете?
Счёт действительно лежал на моём столе, и его четырёхзначная итоговая цифра заставляла меня рисковать. Три года испанского языка в университете, законченном полтора десятка лет назад… Огромные аудитории с туманными окнами, удушливая меловая пыль, поднимающаяся от исцарапанной доски, никчемные архаические учебники, обучающие языку Сервантеса на примерах официальных контактов советских граждан Иванова и Петрова с сеньорами Санчесом и Родригесом. Me gustas tú. Вот, пожалуй, и всё. Ничего, словарь дома есть…
– Работаю, – застенчиво солгал я. – Недавно начал.
Он ещё раз окинул меня подозрительным взглядом но, всё же поднявшись со стула, прошаркал в соседнюю комнату, где у них хранились документы, и вернулся с тяжёлой кожаной папкой с полустёршимся золотым вензелем в углу. Таких мне ещё здесь видеть не приходилось.
– Вот, – он почтительно опустил её передо мной на стол. – Наш «испанец» что-то задерживает первую часть перевода, а тут уже вторую принесли. Отстаём, боюсь, клиента потеряем. Так что вы не затягивайте.
– А что там? – я осторожно взял папку в руки и взвесил её.
– Бумаги какие-то… Архивные, по-моему. Я особенно не смотрел, мне и так есть чем заняться, – он мельком взглянул на монитор, где его ждала разложенная колода карт, и продолжал тикать неумолимый счётчик времени.
Заказ оплачивался втрое выше обычного, и я поспешил скрыться с ним, пока клерк не успел передумать. У папки был такой роскошный, аристократический вид, что убирать её в мой драный портфель я не стал – почему-то вспомнилась история вечно голодного Тима Талера, которого вырвало, когда он впервые попробовал дорогой кремовый торт.
Затерянное в арбатских переулках бюро переводов размещалось в старом бревенчатом строении, там, где раньше находилась детская библиотека. Я бывал в нём ещё маленьким, вместе с бабушкой заходя за книжками о кругосветных путешествиях или замученных фашистами пионерах-героях, поэтому сейчас еженедельные посещения бюро были чем-то ностальгическим, как поход в заброшенный и заржавевший парк аттракционов – для человека, которого тридцать лет назад приводили сюда покататься родители. Въевшийся в обои и деревянные стены аромат старых книг перебивал резкий запах деловых документов и сладковатый флёр разогретой пластмассы, поднимавшийся от компьютеров. Для меня это бюро оставалось детской библиотекой… Вот поэтому, наверное, я сперва и не удивился, принявшись за перевод листов из кожаной папки.
Одного взгляда на них хватало, чтобы понять – они вынуты из книги, не вырваны, а именно аккуратно извлечены; разрезы по краям были сделаны с хирургической точностью, так и представлялась рука в резиновой перчатке, скальпелем проводящая по разложенному на операционном столе старинному тому. Я не видел ничего странного в таком пиетете – разделанная в неизвестных целях книга наверняка являлась настоящим сокровищем. На глаз страницам было не меньше двухсот лет. Плотная бумага, от времени местами окрасившаяся в цвет песка, но и не собиравшаяся тлеть, была покрыта чуть неровными рядами готических букв – кажется, напечатанными, хотя некоторые и отличались от других.
Страницы не были пронумерованы, но на лежащей сверху значилось: Capítulo II. Первая глава, очевидно, находилась у того переводчика, что взялся за работу до меня, но задержался с возвратом. Причина такого опоздания была ясна: и беглого знакомства с текстом мне хватило, чтобы усомниться, смогу ли я сам сдать перевод в срок. Несколько часов потребовалось только для того, чтобы свыкнуться с непривычным шрифтом и вгрызться в первый абзац неподатливого, зачерствевшего от давности текста.
К этому времени за окном уже совсем стемнело. Я всё больше работал по ночам, укладываясь в постель только на рассвете и просыпаясь во второй половине дня. Когда квартира погружалась в темноту, я зажигал всего две лампы – на рабочем столе и в кухне, и всю ночь жил, бродя меж
