у продажного старосты общинные земли, поставив почти сотню семей на грань голода и разорения. Все приходившие ко мне рассказывали – со слезами или подчеркнуто отстраненно – о своих бедах и о виновниках этих бед, и даже мне, человеку в общем-то черствому, становилось все более кисло.
Флер над фасадом «Отважного суслика» продержался почти час. Город плавал в теплых сумерках; не дожидаясь, пока моя маскировка опадет, я снова обернулся толстой некрасивой женщиной, положил ключи от номера в карман передника и спустился в холл. Хозяйская дочка, дежурившая за конторкой, вылупила на меня круглые голубые глазищи; я не удержался и показал ей язык.
– …Госпожа, вы не подскажете, как найти гостиницу «Отважный суслик»?
Спрашивал юноша лет семнадцати, тощий, хорошо одетый и очень несчастный с виду.
– На что вам? – спросил я. Голос у моей личины оказался визгливый, напоминающий почему-то о дохлой рыбе.
– Мне надо… – он запнулся. Посмотрел на меня, то есть на толстую некрасивую личину, исподлобья: – А… вам-то что за дело?
– Нету здесь никакого суслика, – сказал(а) я сварливо. – Был, да весь вышел.
Юноша отошел прочь; по-видимому, он не поверил скверной женщине, в которую я обернулся, и намеревался продолжить поиски.
Не могу сказать, что в тот момент мне было жаль его. За один день передо мной прошло столько драм и трагедий, что на сочувствие нежному юноше не осталось сил. И кто знает, кому и за что он собрался мстить. Может, у него собаку убили. Или девушку увели…
Я шел по улице тяжелой походкой прачки. Грязный подол колыхался над самой булыжной мостовой, победоносно грохотали деревянные башмаки. И что за извращенная фантазия заставила меня выбрать именно эту, в высшей степени неприятную личину?
Эйфория – радость внезапного приза, гимн свалившегося с неба всевластья – закономерно сменилась тупой усталостью и едва ли не тоской. Я смотрел, как роется в куче отбросов ослепительно белый, с аристократическими манерами кот. Как он изящно поддевает чистой лапой то селедочный скелет, то обрывок картофельной шелухи; скверно, думал я. Во-первых, покарать возможно только одного злодея, в то время как злодеев в мире – пруд пруди. А во-вторых – ну что за низкая человеческая порода, что за подлое желание наказать врага чужими руками, выкупить справедливость, вместо того чтобы самому помочь ей воцариться…
Я намеренно злил себя. Мне очень хотелось увидеть в сегодняшних визитерах – корыстолюбивых, расчетливых купцов.
Вот если бы во всех их бедах виновен был один человек, раздумывал я угрюмо. Вот если бы… Как там говорил старичок-одуванчик? «Чем справедливее будет ваша Кара, чем могущественнее покаранный и чем больше злодейств у него за плечами…»
– Эй, баба, сбрендила?!
То, что я поначалу принял за стенку, возникшую прямо у меня на пути, оказалось всего-навсего пьяным ремесленником, судя по запаху, кожемякой.
– Эй,
