вый месяц, обнимавший неразумных чад своих, как любящая мать. Только что подписанием Парижского мирного договора завершилась Крымская война, и многие еще не осознали этого, особенно те, кто принимал в ней участие. К числу последних относился и Сезар Мишель Бретинье, виконт де Моро, присоединившийся к союзным войскам в Крыму в сентябре 1854 года и вышедший в отставку меньше недели назад.
Вагон мягко покачивался; кроме Сезара, в купе первого класса никого не было – виконт специально позаботился об этом, решив, что по дороге из Страсбурга в Париж насладится тишиной. Рядом, на сиденье, обитом светлым бархатом, лежала стопка свежих газет, однако к ним виконт так и не прикоснулся. Еле заметно подрагивало виски в стоявшем на столе бокале. Сезар сидел, откинувшись на высокую спинку дивана, чувствуя дрожь поезда и толчки на стыках рельсов, и глядел, как ему навстречу плывет Франция – родная страна, которую он не видел почти два года.
Любопытно, насколько изменился за это время Париж? Стал ли он иным – более шумным, более людным, более… счастливым? Глупо думать о городе, как о живом существе, однако виконт размышлял сейчас именно так. Отправляясь в долгий путь домой, Сезар полагал, что возвращение вызовет в нем новую дрожь волнения, пробудит иные чувства, каких он доселе не знал, потому что никогда прежде не покидал столицу надолго и не участвовал в предприятии столь рискованном, как война. Желание переменить обстановку и увидеть иную сторону жизни – сторону, до сих пор от виконта скрытую, – погнало его на юг. Там прошло время. И теперь Сезар возвращался, чувствуя, как сильно изменился сам, и любопытствуя, что предложит ему изменившийся Париж.
Пойди дела по-иному, и пришлось ехать бы с юга, например, из Марселя, добравшись туда одним из французских военных кораблей, перевозивших солдат на родину. Однако друг виконта, полковник Двадцатого легкого полка Третьей пехотной дивизии Камиль де Дюкетт, попросил Сезара отправиться в Париж через Страсбург, где нужно было вручить некоему лицу некий пакет. И хотя виконт уже подал в отставку, он не мог не исполнить поручения – к тому обязывали дружба и долг, который за многие месяцы войны Сезар хорошо прочувствовал. Передав пакет в нужные руки, виконт де Моро расслабился: теперь ничто не связывало его с армией, кроме воспоминаний, опыта и массы приобретенных там знакомств.
Возможно, меланхоличное настроение Сезара и некоторая вялость при возвращении домой объяснялись тем, что его подруги сердца, а в будущем (виконт на это надеялся) невесты графини Ивейн де Бриан не было в Париже. Она находилась в Лондоне, где в очередной раз отстаивала права женщин, стремясь добиться каких-то новых свобод, и общалась с теми, кто разделял ее интересы. Сезар получил от графини нежное послание, еще будучи в полку; Ивейн писала, что гостит у своей подруги в замке неподалеку от британской столицы, обещала приехать в Париж как можно скорее, однако сейчас ее там нет – увы! Впрочем, что ни делается, все к лучшему, считал виконт. Он должен немного прийти в себя и заново научиться жить мирной жизнью – а заодно понять, какова она для него теперь, мирная жизнь.
Пока же Сезару казалось, что все это сон. Что сейчас загрохочут пушки, засвистят пули, поезд перевернется вверх колесами, а вокруг вырастут столбы земли, поднятые упавшими ядрами. Но ничего подобного не происходило, поезд ехал себе и ехал, и за окном уже начался город – великий Париж, царство любви, муз и обмана.
Париж, раскинувший в стороны улицы, как руки, окутался облаками цветущих вишен и яблонь, и казалось, весеннее небо опустилось на землю и теперь сеет здесь миражи – такой нереальной была картина. Собственное отражение в стекле представлялось чужим: тонкие усы расплывались, становясь гуще, а зачесанные назад темные волосы чуть растрепались, и не хотелось их поправлять.
Паровоз пыхтел, сбавляя ход, мимо окна пролетали клубы дыма. Сезар надел цилиндр и перчатки, одним глотком допил виски и зачем-то перевернул бокал вверх дном, как бы ставя точку. Что бы там ни было, прошлое заканчивается здесь, в этом купе, здесь и сейчас, а дальше – только будущее.
Едва поезд остановился, дверь распахнулась; рядом уже топтался носильщик, однако виконт проигнорировал его. Тяжко вздыхая, поезд Страсбург – Париж замер у платформы Восточного вокзала; откуда-то летели громкие крики, временами не очень приличные, и, оглянувшись, Сезар увидел, что тут вовсю идет строительство. Вокзал возвели всего семь лет назад, когда открыли линию до Страсбурга, и постоянно были им недовольны, и постоянно перестраивали. Виконт уезжал – строительство шло. Виконт вернулся – строительство продолжается. Приятно, что есть в мире нечто неизменное.
– Ваша светлость!
По платформе уже спешил денщик… вернее, поправил себя Сезар, – камердинер. Носильщики порскнули в стороны, как испуганные пичуги: Филипп Гальенн, бывший рядовой пехотинец Двадцатого легкого, высокий и крупный, на кого угодно мог нагнать страху. Он заменил предыдущего камердинера Сезара, погибшего в первые же дни в армии. Денщик все равно был нужен, виконт выбрал Гальенна – и не прогадал. Простой крестьянский парень из-под Лиона оказался на диво сообразительным
