ой необходимости это запоминать, ее могли бы звать и по-другому, но эта попалась на глаза первой. Может, потому имя и запомнилось.
Краска на мгновение повисла в воздухе черным облачком, пробуждая то, давнее воспоминание – сверкающее облако, превращающее привычный мир в волшебный. И ничего, что это облачко совсем маленькое, не то что тогда, все равно – это хорошо. И в маленькой клубящейся черноте можно, прищурившись, разглядеть сияющие искры. Все правильно.
Тело приходилось подпирать, это было не совсем удобно. Но если дожидаться, пока оно совсем застынет, даже парящее черное облачко доберется не везде. Это было бы нехорошо. Неаккуратно. Неправильно.
Пленка покрылась черными потеками и кое-где лужицами. Но это вовсе пустяки, не имеет никакого значения.
Волосы у нее были светлые, пришлось красить. В какой-то момент это даже заставило усомниться в правильности выбора, но в итоге все получилось, как надо. Разве что, пожалуй, нужен еще один слой. Краска хорошо ложилась на лак, удерживающий волосы в нужном положении, но поверхность все-таки немного отличалась. Да, вот так будет хорошо. Волосы – это важно. Без них никак, никак нельзя было сказать то, что нужно было сказать.
Люди такие глупые.
Баллончик выпустил из себя еще одно черное облачко. Вот так. Все ровно, гладко, кожа матово блестит – как черная тушь. Хорошо.
– Неровно, – недовольно сообщил голос матери. – Не видишь разве: тут светлее, тут темнее.
– Нет-нет, это кажется только. Если голову повернуть или отодвинуться, светлое и темное тоже двигается, значит, на самом деле везде все одинаковое. Но если ты считаешь, я могу еще один слой положить.
Мать не ответила. Значит, еще один слой не нужен, значит, «темные» и «светлые» места на самом деле одинаковые.
Одинаковые.
Превращается ли чудовище в волшебное существо? Нет, это не самый главный вопрос. Самый главный вопрос – куда девается чудовище? Нет, и это не главный вопрос. Главный вопрос: правильно ли это? Кто из них чудовище, и кто – волшебное существо? Что, если волшебное существо и есть чудовище? Или они – одно и то же?
Светлое или темное – это просто обман зрения. Они одинаковые.
Теперь можно было и отдохнуть, времени навалом. Краска высыхает моментально – пришлось долго искать и пробовать, чтобы найти именно такую – но телу, чтобы застыть, нужно несколько часов.
Отдохнуть нужно непременно, потому что работа предстоит тяжелая, гораздо тяжелее, чем только что законченная. Но и это пустяк. Ведь то, без чего вообще ничего не получилось бы, то, страшное, оно получилось само собой. Потребовало лишь времени, а не собственных усилий.
Иначе ничего не вышло бы. Когда жизнь вдруг обрушилась градом сверкающих – но совершенно бессмысленных – осколков, даже собственные руки стали казаться чужими. Но на самом деле ничего не закончилось – просто изменилось!
Страшно было бы этого не увидеть. Не услышать!
Если бы не то совпадение…
Глупое слово – совпадение. Падение сов. Разве совы могут падать? Они же летают!
Всеведущий интернет сообщил, что совпадение еще более поразительно, чем выглядело! Втрое более поразительное, оно объединяло все – даже то, что казалось неудачей – сводя разрозненные брызги в одну сияющую точку!
Да, «светлое» и «темное» зависят только от угла зрения. Поэтому нужно отдохнуть – и продолжать свою работу.
Часть первая
Смерть играет в куклы
– Белой акации гроздья душистые!.. – напевала вполголоса Марионелла Селиверстовна, изредка прерываясь, чтобы одернуть разыгравшегося Монморанси. Пес был уже старенький, рыжие пятна на жесткой белой шерсти потускнели, подернувшись, как пеплом, сединой, с утра он, поскуливая, жаловался на непослушные суставы, зимой перетаскивал свою подстилку поближе к батарее. Но иногда вдруг вспоминал, что жизнь-то еще – ого-го какая прекрасная! Птички, стрекозы, вкусно шелестящая трава… запахи!
Монморанси его звали, потому что он был фокстерьер – классический жесткошерстный, с рыжекоричневыми пятнами и бежевыми подпалинами на белом фоне. Точно такой, как в повести Джи Кей Джерома «Трое в лодке не считая собаки» и главное – точно такой, как в блестящей советской экранизации английского классика.
Соседки, ничего такого, видимо, не читавшие или не помнившие, называли его Моней. Моней, подумайте! Впрочем, Марионеллу Селиверстовну они и вовсе звали Марией Семеновной.
Она не обижалась, откликалась и на Марию Семеновну, только посмеивалась мысленно – если бы они только знали! В ее квартире половина стен были увешаны старыми афишами: «Цыганский барон», «Сильва», «Веселая вдова» и, разумеется, «Фиалка Монмартра»:
