разумеется, был по договору с ее стороны, несмотря на всю любовь с нашей, но мотались они к нам за милую душу, по три-четыре раза в год, и жили по месяцу, а то и больше. У нас хорошо, дом огромный, сад… для мальчишки вообще раздолье. Он смешной такой был, маленький. – Голос Скрипача потеплел. – Приходим мы, допустим, с задания… а там, на задании, полгода отработки. То есть эти полгода мы спали урывками, жрали что попало и когда получается, работали в личинах, если вообще не черт-те кем… да и подставиться удалось каждому, и не по разу. И вот после этой очередной мясорубки можно наконец дома расслабиться. А расслабиться – это в первую голову, конечно, выспаться. Едва не неделю потом спишь, добрать как-то надо, ведь выдрать на следующую отработку могут в любой момент…
– А что за отработки? – спросил караванный.
– Да много чего попадается. Агент – это, считай, как шпион, если по-вашему. Ну, вот. Спим мы, значит. Кто где, как получится. А по утрам… у нас обычай есть, мы каждое утро птиц кормим… кормили… ставишь на окошко блюдечко с семенами, они прилетают, и можно посмотреть, они же красивые. Птиц нашими стараниями вокруг дома живет очень много… – Скрипач печально усмехнулся и снова вздохнул. – Одним блюдечком дело не обходится. И вот утром спишь ты, значит, и сквозь сон слышишь – крадется. На цыпочках, как мышка. Сопит от усердия, но старается прошмыгнуть так, чтобы не разбудить – ну, правильно, мама же сказала, что папы спят, потому что устали. Лежишь, смотришь… вида не подаешь, чтобы не разочаровывать… ставит блюдце, и обратно, так же, тихонько – а потом в коридоре во весь голос и на весь дом: «Мама, я их не разбудил!» – Скрипач засмеялся. – Из него, Коль, получился замечательный парень, очень похожий на Фэба, такой же добрый и большая умница… повезет кому-то. Жаловался пару лет назад, что гермо проходу не дают. Ну, правильно.
– Красивый?
– Очень. Высоченный, черноволосый, глаза зеленые.
– Покажешь потом?
– Покажу, конечно. Понимаешь, Коль… Ит, он, видимо, подсознательно понял то, что я, придурок, только сейчас начал понимать. Та жизнь, она для нас кончилась. Фэб умер, сын вырос, Орбели нас бросила… мы снова остались одни. Он тогда понял – мы похоронили не только Фэба. Мы похоронили вместе с ним почти все, чем были на тот момент. Да, конечно, работа… но что – работа? Работа работой, а с душой как быть? Знаешь, я когда его увидел в институте… помнишь, я тебе про нашу прошлую инкарнацию рассказывал?
– Помню. Страшновато, – признался караванный.
– Ну вот. Я его увидел и оторопел. Потому что это не Ит был. Это был Пятый, только волосы черные. Я понял, что он сдался, понимаешь?
– Понимаю. – Легкое осуждение в голосе. – Это я понимаю, но не понимаю: кой черт тебе понадобилось его насиловать?
– Да такой черт, что я решил – раз он умирает, да еще и вот так, то пусть сначала меня прикончит! Повод хотел дать. А может… думал, что если он хоть что-то чувствовать начнет, то сумеет… как-то…
Скрипач не договорил, осекся.
– Хреновые у
