ходно описали естественное и гражданское состояніе сего государства: но не многіе изъ нихъ, и тѣ только слегка касались нравовъ и обычаевъ народа. Въ послѣдствіи другіе Католическіе же миссіонеры, увлеченные ревностію къ христіанству, описали языческую нравственность Китайцевъ, разумѣется, довольно черными красками, и это столь польстило умной Европѣ, что лучшіе писатели ея, касавшіеся Китая, одинъ предъ другимъ старались вполнѣ выказать свое краснорѣчіе, чтобъ усилить черноту красокъ, какъ будтобы отъ этого преимущество христіанскихъ народовъ выказывалось въ краскахъ свѣтлѣе обыкновенныхъ. Въ новѣйшее время Мориссонъ и Дависъ сообщили истинное понятіе о Китаѣ: но они ограничились чрезвычайно краткими очерками, которыми могли возбудить одно изумленіе, и потомъ оставить въ недоумѣніи. Надлежало глубоко вникнуть въ законодательство и дѣйствія правительства, чтобъ постигнуть духъ законовъ, политику управленія, и потомъ опредѣлить степень просвѣщенія. Съ перваго взгляда можно только примѣтить, что чернь въ Китаѣ въ образованіи стоитъ нѣсколькими степенями выше черни многихъ Европейскихъ государствъ, а касательно религіи ничего положительнаго не имѣетъ. Дѣйствительно мы нынѣ знаемъ въ свѣтѣ одинъ только народъ, у котораго философія, къ необыкновенному удивленію Европы – связана съ религіею самыми тѣсными узами. Я разумѣю здѣсь религію государственную, народную, которая носитъ названіе жу-цзяо. Внутренній составъ сей религіи основанъ на чисто-философскихъ началахъ, и притомъ той самой философіи, которая чрезъ училищное воспитаніе проникла всѣ сословія народа, подобно какъ вода чрезъ слои губки. Наоборотъ большая часть древнихъ положеніи сей филосовіи состоитъ изъ началъ религіозныхъ – той самой религіи, которая возникла съ первоначальнымъ гражданскимъ образованіемъ Китайскаго народа. Здѣсь предстоитъ намъ вопросъ, что въ Китаѣ древнѣе: религія или философія? Предоставимъ рѣшить этотъ вопросъ Китайской Исторіи, которая хронографическою жизнію живетъ съ самаго основанія Китайской Имперіи, и была очевиднымъ свидѣтелемъ всего происходившаго въ народѣ въ теченіе сорока двухъ вѣковъ. Китай достоинъ нашего взгляда.
I. О китайскомъ языкѣ и письмѣ
Китайскій языкъ совершенно отличенъ отъ всѣхъ извѣстныхъ и древнихъ и новѣйшихъ языковъ, и отличенъ изумляющею странностію въ томъ, что нѣтъ въ немъ ни словопроизводства отъ корней, ни измѣненія словъ по окончаніямъ; даже, если можно такъ сказать, нѣтъ въ немъ и словъ, а Китайцы говорятъ звуками, которые безъ связи съ другими звуками не могутъ представлять опредѣлительныхъ понятій; потому что число всѣхъ звуковъ не простирается выше 446, и каждый изъ нихъ заключаетъ въ себѣ множество различныхъ понятій; а если случится выразить что нибудь однимъ звукомъ не въ связи съ другими звуками; то нужно бываетъ присовокуплять къ оному другой звукъ, составляющій съ нимъ извѣстное выраженіе, или сказать условный знакъ (букву) произнесеннаго звука. Равнымъ образомъ письмо Китайское есть идеографическое, въ которомъ нѣтъ буквъ для изображенія звуковъ голоса; а мѣсто ихъ занимаютъ условные знаки, которые сами собою представляютъ или предметъ или понятіе. По сему опредѣленію Китайскія письмена имѣютъ совершенное сходство съ мимическимъ языкомъ глухонѣмыхъ, которые къ выраженію мыслей употребляютъ знаки. Жители разныхъ странъ, неразумѣя языковъ другъ друга, если знаютъ Китайское письмо, свободно могутъ разговаривать между собою. Столь странныя свойства и языка и письма Китайскаго представляютъ иностранцу ихъ изученіе очень труднымъ: но сія трудность скоро и легко уравнивается при внимательномъ разсматриваніи состава ихъ. Въ Китайскомъ языкѣ есть умственное измѣненіе, которое оттѣняетъ въ немъ качества, дѣйствіе, состояніе, взаимное отношеніе предметовъ и связь сужденіи, и такимъ образомъ вполнѣ замѣняетъ употребляемое для сего во всѣхъ другихъ языкахъ словоизмѣненіе въ окончаніяхъ по склоненіямъ и спряженіямъ, по родамъ и числамъ. Умственное измѣненіе въ Китайскихъ звукахъ заключается въ измѣненіи самаго смысла ихъ и есть двоякое: словопроизводное, опредѣляющее разряды словъ, и грамматическое, которое показываетъ измѣненіе въ окончаніяхъ сообразно словосочиненію того языка, на который дѣлается переложеніе съ Китайскаго. Словопроизводное измѣненіе состоитъ въ томъ, что одно и тоже слово принимаетъ качества разныхъ частей рѣчи по одному отношенію къ мѣсту, которое занимаетъ оно въ связи съ прочими словами, составляющими рѣчь. По правиламъ же грамматическаго измѣненія имена существительныя и прилагательныя умственно измѣняются въ окончаніяхъ соотвѣтственно своему значенію въ рѣчи и тѣмъ словамъ, съ которыми онѣ въ связи; такимъ же образомъ и глаголы измѣняются въ окончаніи сообразно обстоятельствамъ рѣчи. Вмѣстѣ съ Китайскими звуками и такимъ же точно образомъ измѣняются и условные знаки – неизмѣняемые въ начертаніи.
Что касается до произношенія Китайскихъ звуковъ, въ Европѣ давно ввели и утвердили единообразный выговоръ и единообразное начертаніе ихъ на своихъ языкахъ. Русскіе синологи напротивъ только что начинаютъ съ робостію показываться на поприщѣ словесности восточныхъ народовъ. Новость предметовъ и упражненій почти на каждомъ шагу представляетъ имъ сомнѣнія, и это колебаніе примѣтно даже въ различіи выговора и начертанія однихъ и тѣхъ же звуковъ. Въ подобномъ затрудненіи
