и аркадъ, не видящаго иныхъ птицъ, кромѣ тѣхъ, которыя носятся высоко въ воздухѣ и вдругъ съ удивленіемъ замѣчаютъ райскій садъ въ глубинѣ колодца. Растительность была въ немъ такая, какъ въ греческихъ пейзажахъ: стройные лавры, остроконечные кипарисы и розы, какъ въ идилліяхъ греческихъ поэтовъ. Но стрѣльчатые своды, замыкающіе садъ, аллеи, выложенныя плитами, въ расщелинахъ которыхъ росла трава, крестъ надъ бесѣдкой посрединѣ, обросшей плющемъ и крытой чернымъ аспидомъ, запахъ ржаваго желѣза рѣшетокъ, сырость каменныхъ контрофорсовъ, позеленѣвшихъ отъ дождей, – все это придавало саду отпечатокъ христіанской древности. Деревья качались на вѣтру, какъ кадильницы; цвѣты, блѣдные и прекрасные безкровной красотой, пахли какъ бы ладаномъ, точно струи воздуха, попадавшія изъ собора въ садъ, мѣняли ихъ естественный запахъ. Дождевая вода, стекающая изъ трубъ, спала въ двухъ глубокихъ цистернлхъ. Ведро садовника, разбивая на мгновеніе ея зеленую поверхность, обнаруживало темно-синій цвѣтъ ея глубины; но какъ только расходились круги, зеленыя полосы снова сближались, и вода снова исчезала подъ своимъ зеленымъ саваномъ и стояла мертвая, неподвижная, какъ храмъ, среди вечерней тишины.
Въ праздникъ Тѣла Господня и праздникъ Дѣвы Святилища, приходившійся на шестнадцатое августа, много народа являлось съ кружками въ соборный садъ, и сеньоръ Эстабанъ позволялъ набирать воду изъ цистернъ. To былъ старинный обычай, очень чтимый толедскими жителями, которые восторгались свѣжестью воды въ соборномъ саду; въ остальное время имъ приходилось пить землистую воду Таго. Посѣщенія публики приносили въ нѣкоторыхъ случаяхъ небольшой доходъ сеньору Эстабану. У нero покупали буксъ для образовъ или горшки съ цвѣтами, предпочитая цвѣты изъ собора всякимъ другимъ. Старухи покупали у него лавровые листья для соусовъ или для лекарственныхъ цѣлей. Эти маленькіе доходы, вмѣстѣ съ двумя песетами, которыя ему платилъ соборъ послѣ рокового уничтоженія церковныхъ привилегій, помогали ему содержать свою семью. Подъ старость у него родился третій сынъ, Габріэль, который уже въ четыре года приводилъ въ изумленіе всѣхъ женщинъ верхняго монастыря. Его мать увѣряла съ слѣпой вѣрой, что онъ – вылитый портретъ Младенца Іисуса, котораго держитъ на рукахъ Дѣва Святилища. Сестра Эстабана, Томаса, жена «Голубого» и мать многочисленнаго семейства, занимавшаго половину верхняго монастыря, восхваляла всюду необыкновенный умъ своего маленькаго племянника, когда онъ едва только научился говорить, и поражалась наивнымъ благоговѣніемъ, съ которымъ онъ смотрѣлъ на образа.
– Настоящій маленькій святой! – говорила Она своимъ пріятельницамъ. – Нужно видѣть, съ какимъ строгимъ видомъ онъ читаетъ молитвы. Габріэль далеко пойдетъ. Мы доживемъ еще до того, что онъ будетъ епископомъ. Когда мой отецъ былъ ключаремъ, я знала многихъ маленькихъ пѣвчихъ, которые теперь носятъ митру и могутъ стать толедскими епископами.
Хоръ похвалъ и восторговъ окружалъ точно облакомъ куреній
