къ религіи… Ho rope оживляетъ вѣру, и я обратился къ всемогущей заступницѣ нашей, Дѣвѣ Святилища, моля ее вспомнить, какъ ты ребенкомъ преклонялъ колѣни въ ея часовнѣ, когда собирался вступить въ семинарію.
Габріэль снисходительно улыбнулся наивности брата.
– He смѣйся, – сказалъ Эстабанъ, – ты огорчаешь меня своимъ смѣхомъ. Повѣрь, только заступничество Пресвятой Дѣвы спасло тебя… Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я узналъ, что тебя и другихъ выслали, строго запретивъ когда-либо возвращаться въ Испанію. Съ тѣхъ поръ я не имѣлъ ни одного письма, ни одного извѣстія о тебѣ, ни хорошаго, ни дурного. Я думалъ, что ты умеръ на чужбинѣ, и много разъ молился за твою бѣдную душу, которая очень нуждается въ молитвахъ.
«Товарищъ Луна» ласково посмотрѣлъ на брата.
– Благодарю тебя за твою любовь, Эстабанъ, – сказалъ онъ. – Я преклоняюсь передъ твоей вѣрой. Но не думай, что я спасся, цѣлъ и невредимъ отъ опасности. Лучше даже, если бы все кончилось сразу. Лучше обрѣсти ореолъ мученичества, чѣмъ попасть въ тюрьму сильнымъ и здоровымъ человѣкомъ и выйти изъ нея развалиной. Я очень боленъ, Эстабанъ, и скоро умру. Мой желудокъ отказывается служить, легкія разрушены и весь мой организмъ – испорченная машина, которая едва дѣйствуетъ, потому что всѣ ея части разваливаются. Ужъ если Пресвятая Дѣва, внявъ твоимъ мольбамъ, хотѣла спасти меня, ей слѣдовало повліять на моихъ сторожей и смягчить ихъ жестокость. Они, бѣдные, думали, что спасаютъ міръ, давая волю звѣрскимъ инстинктамъ, спящимъ въ каждомъ человѣкѣ, какъ наслѣдіе минувшихъ временъ… Да и потомъ, на свободѣ, жизнь моя была хуже смерти. Нужда и преслѣдованія заставили меня вернуться въ Испанію, и существованіе мое превратилось въ адскую муку. Я не могь поселиться нигдѣ среди людей, – они травили меня, какъ свора собакъ, выгоняя меня изъ своихъ городовъ въ горы, въ пустыни, туда, гдѣ нѣтъ ни одного человѣческаго существа. Они считали меня болѣе опаснымъ человѣкомъ, чѣмъ тѣ отчаянные фанатики, которые бросаютъ бомбы, потому что я говорю, потому что во мнѣ живетъ несокрушимая сила, которая заставляетъ меня проповѣдывать истину, какъ только я вижу передъ собой несчастныхъ… Но теперь все это кончено. Ты можешь успокоиться, милый брагь. Я близокъ къ смерти. Моя миссія кончена. Но вслѣдъ за мной придутъ другіе – много другихъ. Борозда вспахана, и сѣмя проникло глубоко въ землю… Теперь я считаю себя вправѣ отдохнуть нѣсколько недѣль передъ смертью. Я хочу въ первый разъ въ жизни насладиться тишиной, спокойствіемъ – быть ничѣмъ, жить такъ, чтобы никто не зналъ, кто я, не внушать никому ни добрыхъ, ни злыхъ чувствъ. Мнѣ хотѣлось бы быть статуей на этой двери, колонной въ соборѣ, бездушнымъ предметомъ, надъ которымъ проходитъ время и проносятся радости и печали, не вызывая ни волненія, ни содроганія. Предвосхитить смерть, стать трупомъ, дышать и ѣсть, но не думать, не радоваться, не страдать – вотъ что было бы для меня счастьемъ, Эстабанъ. Мнѣ некуда итти. Стоитъ мнѣ выйти за эту дверь, чтобы меня опять стали гнать и преслѣдовать.
