Вмѣстѣ съ тѣмъ, что онъ получаетъ на чай, онъ зарабатываетъ больше, чѣмъ я. Иностранцы-еретики, которые смотрятъ на насъ, какъ на дикихъ обезьянъ, и смѣются надъ всѣмъ, что видятъ здѣсь, обращаютъ на него вниманіе. Англичанки спрашиваютъ его, не тореадоръ ли онъ? Большаго ему и не нужно. Какъ только онъ видитъ, что имъ интересуются, онъ начинаетъ врать безъ конца – выдумщикъ онъ какихъ мало – и разсказываетъ о «корридахъ» въ Толедо, въ которыхъ онъ принималъ участіе, о быкахъ, которыхъ убилъ… А негодяи-англичане записываютъ все, что онъ говоритъ, въ свои путевые альбомы; одна блондинка съ большими ногами зарисовала даже профиль этого бездѣльника. Ему все равно – лишь бы слушали его вранье и дали потомъ песету. Что ему до того, если эти нечестивцы будутъ разсказывать, вернувшись домой, что въ толедскомъ соборѣ, въ первой церкви Испаніи, служащіе – тореадоры и участвуютъ въ богослуженіи въ промежуткахъ между «корридами»!.. Словомъ, онъ зарабатываетъ больше, чѣмъ я, и всетаки еще жалуется на свою должность. А должность его прекрасная! Шествовать во время большихъ процессій впереди всѣхъ, рядомъ съ крестомъ, и нести вилы, обернутыя въ алый бархатъ, чтобы поддержать крестъ, если бы онъ упалъ… Носить парчевую красную одежду, какъ кардиналъ! Въ этомъ костюмѣ, какъ говоритъ регентъ, который очень много знаетъ, становишься похожимъ на нѣкоего Данте, который много вѣковъ тому назадъ жилъ въ Италіи и спустился въ адъ, а потомъ описалъ свое путешествіе въ стихахъ.
Раздались шаги на узкой витой лѣстницѣ, которая прорѣзана была въ стѣнѣ для сообщенія съ верхнимъ этажемъ.
– Это донъ-Луисъ, – сказалъ Эстабанъ. – Онъ идетъ служить мессу въ часовню Святилища, a потомъ огправится въ хоръ.
Габріэль поднялся, чтобы поздороваться съ священникомъ. Это былъ маленькаго роста, слабый съ виду человѣкъ. Съ перваго взгляда бросалось въ глаза несоотвѣтствіе между хрупкимъ тѣломъ и огромной головой. Большой выпуклый лобъ какъ бы сокрѵшалъ своей тяжестью смуглыя неправильныя черты его лица, носившаго слѣды оспы. Онъ былъ уродливъ, но всеже ясность его голубыхъ глазъ, блескъ здоровыхъ бѣлыхъ и ровныхъ зубовъ, озарявшихъ ротъ, невинная, почти дѣтская улыбка придавапи привлекательность его лицу; въ немъ чувствовалась простая душа, всецѣло поглощенная любовью къ музыкѣ.
– Такъ этотъ господинъ и есть тотъ братъ, о которомъ вы мнѣ столько разсказывали? – спросилъ онъ, когда Эстабанъ познакомилъ ихъ.
Онъ дружески протянулъ руку Габріэлю. У нихъ обоихъ былъ болѣзненный видъ, и общая слабость сразу сблизила ихъ.
– Вы учились въ семинаріи, и можетъ быть, свѣдущи въ музыкѣ? – спросилъ донъ-Луисъ Габріэля.
– Это единсгвенное, что я не забылъ изъ всего, чему меня тамъ учили.
– А путешествуя по разнымъ странамъ, вы вѣроятно, слышали много хорошей музыки?
– Да, кое-что слышалъ. Музыка – самое близкое мнѣ искусство. Я мало понимаю ее, но люблю.
– Это чудесно. Мы будемъ друзьями.
