съ бѣлыми клыками, пузатые Будды, филигранной работы драгоцѣнности, таинственные амулеты и кинжалы съ чеканкой отъ рукоятки до острія клинка.
Въ перемежку со всѣми этими магазинами открытаго портоваго города, живущаго контрабандой, шли кондитерскія, содержимыя евреями, и кафэ и снова кафэ, одни въ испанскомъ вкусѣ, съ круглыми мраморными столами, о которые съ трескомъ ударялись костяшки домино, съ облаками табачнаго дыма и громкими разговорами, сопровождавшимися жестикуляціей, другія въ духѣ англійскихъ бapъ, переполненныхъ неподвижными и безмолвными посѣтителями, поглощавшими одинъ coc-tail за другимъ, безъ всякихъ признаковъ возбужденія: – только ихъ носы становились все краснѣе.
Посрединѣ улицы двигались взадъ и впередъ, подобно маскараду, самые разнообразные типы и костюмы, такъ поразившіе Агирре, какъ зрѣлище не похожее на остальные европейскіе города. Проходили уроженцы Марокко, одни въ длинныхъ бѣлыхъ или черныхъ плащахъ, съ капюшономъ, словно монахи, другіе въ широкихъ шароварахъ, съ голыми ногами, обутыми въ легкія желтыя сандаліи и съ бритыми головами, защищенными чалмой. To были танхерскіе мавры, снабжавшіе рынокъ курами и огородными растеніями, хранившіе свои деньги въ кожанныхъ расшитыхъ сумкахъ, висѣвшихъ на ихъ широкихъ поясахъ, Мароккскіе евреи, одѣтые по восточному, въ шелковыхъ мѣшковатыхъ одеждахъ и въ священническихъ шапочкахъ, проходили, опираясь на палку, робко влача свои тучныя тѣла. По мостовой ритмически раздавались тяжелые шаги высокихъ, худыхъ, бѣлокурыхъ гарнизонныхъ солдатъ. Одни были одѣты въ простыя куртки изъ хаки, какъ во время войны, другіе щеголяли въ традиціонныхъ красныхъ мундирахъ. Бѣлыя или вызолоченныя каски чередовались съ плоскими, какъ тарелка, шляпами. На груди сержантовъ сверкали красныя ленты, другіе солдаты держали подъ мышкой тонкую трость – знакъ власти. Изъ воротника многихъ мундировъ торчала чрезмѣрно тонкая, свойственная англичанамъ шея, длинная, какъ шея жирафа, съ остро выдававшимся впередъ кадыкомъ.
Вдругъ глубина улицы наполнялась бѣлыми пятнами: – словно подвигалась впередъ съ ритмическимъ шумомъ лавина бѣлоснѣжныхъ лепешекъ. To были фуражки матросовъ. Съ крейсировавшихъ по Средиземному морю броненосцевъ сходилъ освободившійся отъ службы экипажъ и улица наполнялась русыми бритыми парнями, бѣлыя лица загорѣли отъ солнца, голая грудь выдѣлялась изъ синяго воротника, къ низу расширявшіеся панталоны, похожіе на ноги слона, покачивались то въ одну, то въ другую сгорону. To были молодые люди съ маленькими головами и дѣтскими чертами, съ огромными ручищами, свисавшими внизъ, точно имъ трудно было выдерживать ихъ тяжесть. Группы матросовъ разбивались и исчезали въ переулкахъ въ поискахъ трактира. Полицейскій въ бѣлой каскѣ тоскливо глядѣлъ имъ вслѣдъ, убѣжденный, что ему придется вступить не съ однимъ изъ нихъ въ борьбу и просить: – «потише! именемъ короля!», когда при вечернемъ пушечномъ выстрѣлѣ они отправятся изрядно пьяные на броненосецъ.
