но всё-таки люди, и резать их, как скот, не годится».
Илья вышел на площадке семнадцатого этажа и остановился у двери с рукописной табличкой: «Тарасов А. В. ЧЕР».
– Ох ты, боже ж мой… – язвительно пробормотал он. – Оскорбленное самолюбие, да?
Он положил палец на звонок, но передумал и врезал ногой по металлической пластине замка. Дверь, вместо того чтобы затрещать, легко распахнулась и ударилась о какие-то коробки в прихожей.
– Открыто! – крикнули из квартиры.
– Еще бы…
Илья отпихнул коробки и неслышно сдвинул ручку замка. Затем расстегнул на рубашке среднюю пуговицу и достал завернутый в газету нож.
– Открыто, что вы там стоите? – раздалось из комнаты.
– Уже нет… – он бросил газету на пол и, заглянув для порядка на кухню, протиснулся между шкафом и углом кровати.
Посторонних в квартире не было. Чер Тарасов занимался не то генеральной уборкой, не то переездом – повсюду лежали какие-то тряпки, омерзительно заношенные носки, книжки, перевязанные бечевкой пачки дешевой серой бумаги и прочее барахло. У стены возвышалась стопка из картонных ящиков, вероятно, набранных в овощной лавке.
Чер оторвался от полупустой коробки и посмотрел на Илью – иронично, поверх допотопных очков в роговой оправе. Тарасову было около шестидесяти, но он был еще крепок – с крупным лицом, большими руками и довольно мощным торсом. Очки его только портили.
– Вот такие вы, да? Неотложка…
Ножа Тарасов не испугался, и это было неприятно.
– А я вас завтра ждал, – сказал он. – Ошибся.
Тарасов снял очки и покусал толстую дужку. Без очков он выглядел солидней.
– Мы с тобой нигде не встречались? – спросил Илья. – Погоди… Ты вчера на конвертере не был?
– Был.
– Ты работаешь? Ну вот, статус у тебя приличный.
Илья повернулся к ящикам и полоснул ножом по влажному картону. Внутри оказались те же пачки бумаги.
– И чего тебе неймется, чер Тарасов? Не жизнь – красота! Линейка – бесплатно, сел и поехал. В лавке тоже всё бесплатно. Харчи, шмотки – чего душе угодно! Хочешь – ходи на работу, не хочешь – на кровати валяйся, кино смотри с утра до вечера. А ты мешаешь…
– Кому же я мешаю?
– Всем! Всем мешаешь, чер.
– И тебе?
Тарасов говорил как нормальный человек и вел себя тоже – как нормальный, но Илья знал: это фикция. Ему еще на первом инструктаже объяснили, что настоящее сумасшествие умеет маскироваться. Тот, кто гуляет по улице без трусов или мнит себя Наполеоном, практически безвреден. Хуже с такими вот «нормальными». Пока они не начнут действовать, их не определишь. А когда начнут, бывает уже поздно.
– Ты обществу мешаешь, – нашелся Илья.
– А общество твое – это кто?
– Вообще… – он
