ый взгляд на давнюю и не столь давнюю российскую историю. Конечно, все они из разных мест, пишут по-разному, на разные темы, опираются на разные исторические источники. Одни следуют за сухими строчками архивных документов, другие ведут свой «мягкий грифель» туда, «куда укажет голос» исторического свидетеля. И тем не менее между ними существует несомненная взаимосвязь: они дополняют друг друга, перекликаются, иногда полемизируют между собой. Но, главное, все исследования (как и в предыдущих сборниках) посвящены исторической памяти и погружают нас в огромное пространство российской истории. К сожалению, готовя работы к публикации, нам пришлось их сильно сократить и отказаться от приложений, которые часто представляют отнюдь не меньшую ценность, чем сам текст. Это присланные копии уникальных документов (например, копии следственных дел, справки о реабилитации, интереснейшие вырезки из газет 1920–1930-х годов, старые семейные фотографии, таблицы с данными социологических опросов, проведенных некоторыми конкурсантами, расшифровки интервью с историческими свидетелями).
Среди этих работ есть целые семейные саги, описывающие судьбы представителей нескольких поколений на фоне тяжелейших испытаний, которые им выпадали. Трудно найти российскую семейную историю без сумы, без тюрьмы, без войны. Неслучайно один из авторов этого сборника так и назвал свое исследование: «Трагедии XX века в истории моей семьи».
Для создания российской семейной саги требуются, как правило, огромные усилия, неизмеримо большие, чем во многих европейских странах. Ведь у нас семейная память очень неглубока и фрагментарна. В этом часто убеждаются молодые исследователи:
Сведения об этом периоде семейной истории крайне скудны. Я думаю, что в семье специально старались об этом меньше говорить, так как, видимо, это были тяжелые воспоминания, да и сам факт раскулачивания и отбывание срока в ссылке считался порочащим семью фактом (Дарья Дундукова).
Но, возможно, именно поэтому и возникает настойчивое желание восстановить прошлое своего рода как бы трудно это ни было – ведь для того чтобы собрать этот семейный пазл нашим авторам приходилось добывать информацию буквально по крупицам, посылать запросы в архивы, расспрашивать свидетелей, даже отправляться в путешествия.
К сожалению, никаких документов по раскулачиванию Дундуковых в семейных архивах мне найти не удалось. Интересную информацию я обнаружила на одном из интернет-ресурсов, публикующих списки людей, репрессированных во время раскулачивания. Среди множества фамилий жертв политического террора в СССР я обратила внимание на данные Порфирия Семеновича Дундукова. Год и место его рождения совпали с годом и местом рождения моего двоюродного прадеда Прокопия Семеновича Дундукова… В документе говорится о том, что арест Порфирия Семеновича был произведен в п. Половинка Кизеловского района Пермской области 6 января 1938 года, а приговор по его делу был вынесен 31 октября 1938 года. Он был осужден на 10 лет лишения свободы за антисоветскую деятельность. Если в документе идет речь именно о моем двоюродном прадеде (думаю, что вместо имени Прокофий писарь вполне мог записать ошибочно Порфирий, ведь все остальное совпадает!), то можно предположить, что Дундуковы были высланы после раскулачивания именно в Пермский край (Дарья Дундукова).
Трудно было восстанавливать то, что десятилетиями вытеснялось их предками из семейной памяти, но мы видим, как упорные поиски молодых исследователей увенчиваются успехом – обнаруживаются в архивах документы, находятся имена и даты, отыскиваются потерянные родственники и заброшенные могилы.
Для чего сегодняшним старшеклассникам эти усилия по восстановлению прерванной традиции – семейной, национальной, социальной, религиозной? Ведь и калмыцкие народные песни, не исполнявшиеся публично в течение всего периода депортации, и старообрядческая икона, которой благословляли уходящих на фронт сыновей, и корявые стихи, в которых прабабка, работавшая кочегаром в котельной, пыталась рассказать о своей жизни – для них очень далекое прошлое. Но, видимо, ощущение того, что традиция была прервана, и, как правило, прервана насильственно, все-таки не дает им покоя. Это стремление связать разорванные нити, которое прослеживается во многих работах этого сборника, можно назвать «стихийными» поисками утраченной идентичности.
Очень важную, едва ли не решающую роль в этих поисках играет часто вполне осознанное желание освободить семейную память от страха, сковывавшего ее многие десятилетия. В одной из работ об этом прямо говорится:
Жестокие законы порождают насилие, насилие порождает страх, а страх, в свою очередь, разрушает личность, превращая ее в послушное, безропотное существо (Антон Протасов).
Погружаясь в семейное прошлое, они узнают, что страх преследовал их близких в течение многих десятилетий. Страх стать жертвой репрессий принуждал к молчанию, заставлял освобождаться от всего (в том числе и в своей родословной), что портило биографию, что могло вызвать подозрения соответствующих органов. Поэтому в работах можно найти много упоминаний о том, как подчищались документы,
