когда Саблин отыскал корабельное кладбище. Выйдя из воды, он снял загубник, поднял маску на лоб, внимательно осмотрелся… Берег был абсолютно пустынным. В перспективе, перед невысокими холмами, желтели барханы с чахлой грязно-зеленой растительностью. Корабельное кладбище и вовсе выглядело уныло: несколько десятков рыжих от ржавчины сейнеров, буксиров и катеров, гниющих на пляже как минимум лет десять, бесформенные куски железа, разрозненные фрагменты такелажа… Нужный Виталию корабль находился значительно ближе других к кромке воды. Он лежал на боку, и аквалангист без особого труда проник вовнутрь. Инстинктивно стараясь не скрипеть проржавленным железом, Боцман продвинулся к ходовой рубке, осмотрелся и, заметив отогнутый лист обшивки, просунул под нее руку. В ладонь лег холодный продолговатый цилиндр из дюраля. Это был тот самый пенал, о котором и говорил Нагибин.
Саблин уже направлялся к воде, когда заметил позади себя какую-то тень, стремительно мелькнувшую из-за соседнего судна. Все произошло слишком неожиданно – Боцман даже не успел обернуться…
Последовал лязг передергиваемого затвора, автоматный ствол безжалостно уперся в затылок и властная команда по-русски, но с заметным акцентом: «Не двигаться и не оборачиваться!»
Бежать было бессмысленно: гидрокостюм и баллон на спине стесняли движения. Невидимый автоматчик наверняка бы успел нажать на спусковой крючок куда раньше, чем Боцман сумел бы обернуться.
Саблин так и остался стоять у самой кромки воды, сжимая в руке продолговатый дюралевый пенал…
Восточный владыка может простить своему визирю многое: лень, необязательность, грубую лесть и даже умеренное воровство… Но уж если речь заходит о возвеличивании личности хана, то тут никакого прощения ждать не приходится.
Кто-кто, а Байрам Сахатов, знавший президента еще со школьной скамьи, понимал: если он не сдержит свое слово насчет конного памятника Отцу нации, отношение к нему переменится кардинально. Ведь именно сам владелец «Каспий-инвеста» и предложил президенту идею «монумента, который переживет века», ведь именно он и поклялся возвести его на свои собственные деньги, ведь именно он и обещал торжественно открыть памятник ко дню рождения любимого руководителя! Оказаться лгуном означало как минимум опалу, а как максимум – потерю всего бизнеса и даже тюремный срок. Ведь недоброжелатели и завистники, каковых в администрации президента было немало, наверняка бы сумели подобрать нужные слова для очернения Байрама!
Едва Сахатов спустился по трапу с борта личного самолета, как тут же приказал встречавшему его Омару везти его к месту стройки.
Омар – ленивый самодовольный толстяк, с колыхающимся, словно грелка, животом, торчащим из-под форменного ремня, – делано удивился:
– Зачем так спешить, дорогой Байрам? – Подполковник МГБ облизал жирные от плова губы. – Поехали ко мне домой! Манты, самса, шашлык,
