глаза ударил яркий свет. Артем зажмурился, дернулся назад.
Бить не стали. Грубо, но спокойно спросили. – Ты зачем мне дочь губишь, чудовище?
Артем ответил не сразу:
– С Дашей… с ней все хорошо? – с трудом выдавил он. Силуэт недобро ухмыльнулся:
– Чего хорошего? – он рассмотрел Артема с прищуром, неожиданно сжалился. – Болеет…
– Я не?..
– Ты б не здесь дрых, а в канаве! – оборвал мужик. Посторонился. – Ну, ты выходишь… кавалер?
– Ну, выхожу.
Посадили у печки, отец высыпал дрова под оштукатуренный бок.
– Свет опять отключили, – пояснил он. – Горшок с Крышей[2] развлекаются. – Он приоткрыл дверцу, коротко зыркнул на гудящее пламя. – Чаю хочешь? – снял с конфорки зеленый чайник, плюхнул бурое варево в железную кружку с отколотой эмалью.
– Хочу, – кивнул Артем, натянув рукав пиджака на ладонь, взялся за кружку. Все равно прожгло. Он поморщился, подставил под донце другую руку и отхлебнул: без сахара; тяжелый «грузинский» задубил язык. Артем глянул на отца поверх кружки. Суровый мужчина, мелкий – такие «на раз» втыкают в печень и рубят по-стахановски уголёк. Седая, стриженная «под ежик» голова, натянутые скулы. Шея сухой веткой торчит из растянутого ворота водолазного свитера. Как у «черно-белой», но в разы древнее. Штаны «афганки» заправлены в потрепанный «кирзач».
– Куришь? – в руке отца оказалась половинка «Примы».
– Нет, – Артем снова отхлебнул, не удержался – скривился.
– Горький? – догадался отец. – А че сахару не попросишь?
Странно, но мысль, что у дядьки может водиться сахар не пришла в голову.
– Я без сахара, – Артем пытался сохранить лицо.
– И давно? – усмехнулся отец, встал, дотянулся до сахарницы.
Четыре кубика утонули в кипятке.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – дядька дал ложку.
– Спасибо.
Отец вновь хмыкнул:
– А вчера резать обещал. Врал, значит, что герой? Нож тебе зачем, упырь? – Артем инстинктивно хлопнул себя по карману, едва не опрокинув кружку. Батя развеселился. – В нужнике пиковина твоя – поищи! А хочешь, новую сделаю? Краше прежней.
– Нафига? – Артем пожал плечами.
– Правильно, паря, – дядька, не смотря на крохотный рост, сумел нависнуть. В Артемкино лицо уставился тощий кулак. – Ты дочу мою не трожь! Понятно, соплячке любопытно, что за ангел нашелся…
– Отец!
– Я ей отец, а такого зятька мне даром не надо! – костяшки побелели. Неожиданно кулак разжался, дядька мягче спросил. – Ну, зачем она тебе? Мало мочалок по кабакам? Ты же видишь, блаженная она у меня. Жалко ее. Хапнет коротенького счастья, да овдовеет. Че молчишь-то? Мало вас дохлых по золоотвала[3]?
Горшок и Крыша: мэр и губернатор. Бонзы мерились у кого толще и длиннее.
Золоотвал – традиционное место пропажи конкурентов.
