его окликнул сержант.
Когда лейтенант вошел в гостиную, сержант направил луч своего фонаря на тело Вайнера.
– Товарищ лейтенант, у нас тут совершено убийство. Наверное, это и есть хозяин квартиры.
Второй сержант остановился у входа в комнату и сообщил, что в квартире никого нет. Лейтенант хмуро уставился на блестящее посреди темноты багровое пятно, в котором лежал труп.
– А входная дверь-то как оказалась закрытой? – проговорил он.
Первый сержант с недоумением перевел на него взгляд.
С улицы громыхнул звук мощного мотора и шумная рок-музыка.
– Что за… – лейтенант бросился в кухню, загребая ботинками валяющиеся на полу предметы.
Миновав криво стоящий кухонный стол, лейтенант выглянул в открытое окно. Ярко освещая дорогу, быстрее ветра из двора уносилась Элеанор. Машина круто вывернула на широкую улицу и через мгновение растворилась в далекой гостеприимной ночной тьме.
Лейтенант опустил глаза на младшего сержанта, стоящего возле патрульной машины.
– Твою мать!
– Машина будто сама ожила! – попытался оправдаться младший сержант.
– Ты номер-то записал?
– Не успел, но номера иностранные.
Побагровевший лейтенант молча засунулся в квартиру. Напоровшись на стол, он вышел из кухни и прошел в гостиную. Насветил фонариком на мертвого Вайнера, хмыкнул и глянул мрачным взглядом на худощавого сержанта, также смотрящего на труп и потирающего лоб под сдвинутой фуражкой.
– Все, сержант, – произнес лейтенант, – вызывай следователей. Скажи, мы в полном дерьме.
Глава 2. Новый темный мир
Рай сменился адом. По ушам ударил громкий шум.
Это был шум умирающего мира. Мира видимостей, мира фантомов, грез, которыми себя окружает каждый из нас. Когда мы пробуждаемся от иллюзий, мы всегда слышим этот шум. В какой-то определенный момент его слышали все. Наверное, многим кажется, что умирают они. Я не исключение. Возможно, отчасти это правда. Вместе с осколками в пустоту уходит и часть тебя. Я был глуп, но лучше бы не умнел.
Наконец я осознал, что в жизни с тобой может произойти что угодно. Осознал, что счастье лишь прелюдия к страданиям. Оно притупляет бдительность, причиняя еще большую боль потом. Теперь я верю, что смертно все. Даже счастье.
Особенно счастье.
Я думал, шум уже никогда не прекратится, но вдруг он стих. В ветреной тишине по крышке гроба били холодные капли дождя. И после шума не наступила ожидаемая душевная пустота. Омраченные горем лица смазались под бурым утренним небом. Я и не смотрел на них. Только на ее фотографию на могильной плите и землю, залитую месивом грязи. Она теперь всегда будет в земле. Сейчас в моей душе ничего не было, но она была не пуста. Что-то оставалось внутри и рвало меня на части.
Картины сегодняшнего
