силой откинула меня и себя на подушки дивана” (“Натали”) (5: 388).
“Она поняла и опустила ресницы, покорно склонила голову и закрыла глаза внутренним сгибом локтя, навзничь легла на койку, медленно обнажая ноги, прокопченные солнцем, вскидывая живот призывными толчками… (“Весной, в Иудее”) (5: 476).
Значение близости также описывается в нескольких исключительных случаях: для девочки в рассказе “Степа” это ужас и восторг, взрослая героиня рассказа “Визитные карточки” – “лежала с закрытыми глазами и уже со скорбным успокоением на побледневшем и совсем молодом лице” (5: 314–315).
Таня в одноименном рассказе -
“легла на чуйку, навеки отдавая ему не только все свое тело, теперь уже в полную собственность его, но и всю свою душу”; “Когда она зарыдала, сладко и горестно, он с чувством не только животной благодарности за то неожиданное счастье, которое она бессознательно дала ему, но и восторга любви стал целовать ее в шею, в грудь, все упоительно пахнущее ее тело чем-то деревенским, девичьим. И она, рыдая, вдруг ответила ему женским бессознательным порывом – крепко и тоже будто благодарно обняла и прижала к себе его голову. Кто он, она еще не понимала в полусне, но все равно – это был тот, с кем она, в некий срок, впервые должна была соединиться в самой тайной и блаженно-смертной близости”
(5: 329–330).
Взрослые, зрелые в любви мужчины и женщины в ситуации половой близости обычно не изображаются. Реакция персонажей на близость в большинстве случаев будто не интересует автора. Обычно за близостью следует резкий обрыв действия, трагический финал любовных отношений.
Единственным исключением, пожалуй, является рассказ “Зойка и Валерия”, в котором сам факт близости играет важную роль в судьбе персонажа: со стороны Валерии это шаг отчаяния ввиду безответности ее любви к другому мужчине, со стороны Левицкого, любящего Валерию, это – оскорбление, унижение, которое приводит его к самоубийству.
“И, быстро пройдя под ветви ели, порывисто кинула на землю шаль:
– Иди ко мне!
Тотчас вслед за последней минутой она резко и гадливо оттолкнула его и осталась лежать, как была, только опустила поднятые и раскинутые колени и уронила руки вдоль тела. Он пластом лежал рядом с ней, прильнув щекой к хвойным иглам, на которые текли его горячие слезы”
(5: 326).
Близость мужчины и женщины в “Темных аллеях” как бы замкнута на себе самой. Близость как один из прекраснейших и сложнейших моментов человеческой жизни, как возможная гармония мужского и женского начал или возможная дисгармония – все это за гранью авторского видения и изображения.
Монологическое сознание Бунина оперирует только видимостью, фактурностью, “внешним телом” – как явлениями эстетическими и чувственными, тогда как половая близость есть явление прежде всего “внутреннего тела” (терминология М. М. Бахтина), данного нам в ощущениях, в своей внутренней незавершенности.
Изображение “внутреннего тела” требует перехода
